Глава XV. ГЛАЗА НАШИ НЕ ПЕРЕСТАВАЛИ ДИВИТЬСЯ2
Если уж поведение лорда Джона было несколько странно в эти дни, то
что же сказать о Челленджере? Следует отметить, что наш профессор обладал
какой-то притягательной силой для индианок, и поэтому ему приходилось
всегда носить при себе большую пальмовую ветку, которой он отгонял своих
поклонниц, точно мух, когда они уж слишком одолевали его своим вниманием.
Представьте же себе, какое это было зрелище! Пожалуй, самое комическое из
всех, какие мне довелось видеть в Стране Мепл-Уайта. Выбрасывая носки в
стороны, Челленджер шествует с символом власти в руке, а за ним, точно за
чернобородым опереточным султаном, тянется свита индейских девушек в
одеяниях из тонкого растительного волокна.
Что касается Саммерли, то он был всецело поглощен изучением мира
насекомых и пернатых Страны Мепл-Уайта и проводил все свое время за
препарированием добытых экземпляров (если не считать тех часов, которые
уходили у него на перебранку с Челленджером, якобы не желавшим выручить
нас из трудного положения).
Челленджер повадился исчезать каждое утро и возвращался только среди
дня с таким торжественным видом, точно на его плечах лежало тягчайшее
бремя ответственности за какое-то чрезвычайно серьезное дело.
В один прекрасный день, не расставаясь с пальмовой веткой, он повел
нас за собой и открыл нам свои тайные планы.
Мы вышли на небольшую полянку посреди пальмовой рощи и увидели один
из тех грязевых гейзеров, о которых я уже говорил. Кругом было разбросано
множество ремней, нарезанных из шкур игуанодонов; тут же лежал большой
кусок перепончатой пленки - впоследствии выяснилось, что это не что иное,
как выскобленный и высушенный желудок рыбоящера. В этой прошитой по краям
пленке было оставлено маленькое отверстие для нескольких отрезков бамбука;
противоположные концы их соединялись с глиняными воронками, в которых
собирался газ, выделявшийся пузырьками в горячих струях гейзера. Вскоре
опавшая пленка стала медленно вздуваться и проявлять столь явное намерение
устремиться ввысь, что Челленджеру пришлось привязать опоясывающие ее
ремни к деревьям. Через полчаса она превратилась в настоящий воздушный
шар, и, судя по тому, как этот шар натягивал ремни и рвался вверх,
подъемная сила его была велика. Челленджер молча смотрел на творение
своего гения и самодовольно поглаживал бороду - ни дать, ни взять
счастливый отец, любующийся своим первенцем.
Затянувшееся молчание прервал Саммерли.
- Неужели вы собираетесь предложить нам подняться на этой штуке? -
ледяным тоном спросил он.
- Пока что я собираюсь продемонстрировать перед вами ее мощность,
дорогой Саммерли, чтобы у вас не было никаких сомнений.
- Тогда советую вам немедленно выбросить из головы этот вздор, -
решительно заявил Саммерли. - Вы никакими силами не заставите меня
согласиться на такое безумие. Лорд Джон, надеюсь, вы не станете
поддерживать эту авантюру?
- Остроумная штука! - сказал наш предводитель. - Любопытно бы
посмотреть ее в действии.
- Сейчас посмотрите, - сказал Челленджер. - Последние дни я напрягал
все силы своего ума, чтобы разрешить задачу, как нам выбраться отсюда. Мы
уже убедились, что спуск по отвесным скалам невозможен, а туннеля больше
не существует. Перебросить мост на утес нам, безусловно, не удастся. Но
что же тогда делать? Я как-то говорил нашему юному другу, что эти гейзеры
выделяют водород в свободном состоянии. Отсюда логически вытекала мысль о
воздушном шаре. Сознаюсь, что меня несколько смущал вопрос, где достать
для него оболочку, но когда мне попались на глаза колоссальные
внутренности здешних пресмыкающихся, я уже ни в чем больше не сомневался.
И вот результаты моих трудов.
Он заложил одну руку за борт своей рваной куртки, а другую горделиво
протянул вперед.
Тем временем шар окончательно округлился, и ремни уже еле сдерживали
его.
- Бред! Чистейший бред! - фыркнул Саммерли.
Но лорд Джон был в восторге от этой идеи Челленджера.
- Ну и голова у нашего старикана! - шепнул он мне. Потом сказал
громко: - А где вы возьмете корзину?
- Теперь буду думать и о корзине. У меня уже есть кое-какие
соображения по этому поводу. А пока я покажу вам, что мой аппарат способен
поднять каждого из нас.
- Вы хотите сказать - всех вместе?
- Нет, мы будем спускаться по очереди. Приспособление для подъема
сделать нетрудно. Если мой аппарат выдержит тяжесть одного человека и
осторожно опустит его на землю, значит, все в порядке. Сейчас мы его
испробуем.
Он притащил обломок базальта довольно солидных размеров и обвязал его
веревкой - той самой, с помощью которой мы взбирались на пирамидальный
утес. Она была футов в сто длиной и хоть не толстая, но очень крепкая.
Потом нам было продемонстрировано нечто вроде кожаного ошейника с длинными
стропами. Челленджер водрузил этот ошейник на воздушный шар, собрал в
пучок свисающие вниз стропы так, чтобы тяжесть груза распределялась
равномерно по всей поверхности, привязал к ним обломок базальта, а конец
веревки намотал себе на руку.
- Сейчас я покажу вам грузоподъемность моего аппарата, - объявил он,
заранее предвкушая свое торжество, и с этими словами перерезал туго
натянутые ремни.
Никогда еще наша экспедиция не была так близка к гибели, причем в
полном своем составе. Наполненная газом оболочка стремительно рванулась
вверх, увлекая за собой Челленджера. Я едва успел обхватить его за талию и
взмыл в воздух следом за ним. Лорд Джон словно защелкнул капкан у меня на
щиколотках, и его ноги тоже оторвались от земли. На секунду я представил
себе мысленно, как четверо отважных путешественников, подобно гирлянде
сосисок, повиснут над страной, тайны которой они тщились разгадать. Но, к
счастью, прочность веревки имела какой-то предел, чего, по-видимому,
нельзя было сказать о подъемной силе этого дьявольского аппарата. Раздался
треск, и наша троица камнем рухнула на землю. Путаясь в оборвавшейся
веревке, мы с трудом поднялись на ноги и увидели, как обломок базальта
стремительно уходит ввысь, еле заметной точкой чернея в ярко-голубом небе.
- Блестяще! - воскликнул неунывающий Челленджер, потирая ушибленную
руку. - Опыт удался как нельзя лучше. Я сам не рассчитывал на такой успех.
Обещаю вам, джентльмены, что новый шар будет готов через неделю, и мы
совершенно спокойно проделаем на нем первый этап нашего обратного
путешествия на родину.
До сих пор записи в моем дневнике велись от события к событию, а
теперь, когда нам ничто не угрожает, когда все наши невзгоды миновали, как
сон, я заканчиваю свое повествование в том самом лагере у подножия красных
скал, где Самбо так ждал нас.
Спуск вниз прошел без всяких осложнений, но кто мог предполагать, что
все это получится именно так? Через полтора-два месяца мы будем в Лондоне,
и, может быть, мое письмо ненамного опередит меня. Всеми своими чувствами
и помыслами мы уже дома, в родном городе, где осталось столько дорогого,
любимого для каждого из нас.
Перелом в нашей судьбе наступил в тот день, когда Челленджер проделал
свой рискованный опыт с самодельным воздушным шаром. Я уже говорил, что
единственным человеком, который сочувствовал нашим попыткам выбраться с
плато, был спасенный нами юноша, сын старого вождя. Мы поняли по его
выразительной жестикуляции, что он не хочет задерживать нас против воли в
чужой нам стране.
В тот вечер, уже затемно, Маретас незаметно прокрался в лагерь,
протянул мне небольшой свиток древесной коры (он почему-то всегда
предпочитал иметь дело со мной, может быть, потому, что я был примерно
одного с ним возраста), потом величественно повел рукой, показывая на
пещеры, торжественно приложил палец к губам в знак молчания и так же
незаметно ушел к своим.
Я сел поближе к костру, и мы внимательно рассмотрели врученный мне
свиток. На внутренней белой стороне этого квадратного куска древесной коры
размером фут на фут были нарисованы углем палочки, напоминающие
безлинейное нотное письмо.
- Вы обратили внимание, какой у него был многозначительный вид? -
спросил я товарищей. - Это что-то очень важное для нас.
- А может быть, дикарь решил разыграть с нами милую шуточку? - сказал
Саммерли. - С таких элементарных развлечений, вероятно, начинается
развитие человека.
- Это какой-то шифр, - сказал Челленджер.
- Или ребус, - подхватил лорд Джон, заглядывая мне через плечо, и
вдруг вырвал кусок коры у меня из рук. - Честное слово, я, кажется,
разгадал его! Юноша прав. Смотрите. Сколько здесь этих палочек?
Восемнадцать. А сколько пещер по ту сторону склона? Тоже восемнадцать?
- И в самом деле! Ведь он на них и показывал! - сказал я.
- Значит, правильно. Это план пещер. Смотрите, всего восемнадцать
палочек - есть короткие, есть длинные, а некоторые раздваиваются. Под
одной крестик. Зачем? Вероятно, затем, чтобы выделить одну пещеру, которая
глубже остальных.
- Сквозную! - крикнул я.
- Наш юный друг, по-видимому, прав, - поддержал меня Челленджер. - В
противном случае зачем этому индейцу понадобилось бы отмечать ее
крестиком? Ведь у него есть все основания относиться к нам
благожелательно. Но если пещера действительно сквозная и выходит с той
стороны на таком же уровне, то до земли там не больше ста футов.
- Тридцать метров - сущие пустяки! - проворчал Саммерли.
- Но ведь наша веревка длиннее! - воскликнул я. - Мы спустимся без
всякого труда.
- А про индейцев вы забыли? - не сдавался Саммерли.
- Эти пещеры нежилые, - сказал я. - Они служат складами и амбарами.
Давайте поднимемся туда сейчас же и произведем разведку.
На плато растет крепкое смолистое дерево - вид араукарии, по словам
нашего ботаника, - ветки которого идут у индейцев на факелы. Мы взяли
каждый по охапке таких веток и поднялись по замшелым ступенькам в пещеру,
отмеченную на плане крестиком. Как я и предполагал, она оказалась
необитаемой, если не считать множества огромных летучих мышей, которые с
громким хлопаньем крыльев все время кружили у нас над головой. Не желая
привлекать внимания индейцев, мы долго брели в темноте, нащупывая какие-то
повороты, углы, и, только отойдя довольно далеко от входа, зажгли факелы.
Нашим взорам открылся сухой, усыпанный белым гравием туннель со сводчатым
потолком и гладкими серыми стенами, покрытыми изображениями животных. Мы
устремились вперед, и вдруг все разочарованно вскрикнули: перед нами
встала сплошная каменная стена - ни щели, ни трещинки, мышонок, и тот не
проберется. Выхода здесь не было.
Мы с тоской смотрели на неожиданное препятствие, преградившее нам
путь. Эта стена ничем не отличалась ог боковых стен туннеля,
следовательно, обвала здесь не было, как в том уже знакомом нам подземном
ходе. Это был самый настоящий тупик и ничего больше.
- Не огорчайтесь, друзья, - сказал неунывающий Челленджер. - Ведь я
обещал вам второй воздушный шар.
Саммерли застонал.
- Может быть, мы ошиблись пещерой? - сказал я.
- Бросьте, юноша! - Лорд Джон провел пальцем по плану. - Семнадцатая
пещера справа, она же вторая слева. Нет, ошибки быть не могло.
Я взглянул на крестик и вдруг вскрикнул, сам не свой от радости.
- Знаю! Знаю! Идите за мной, скорее! - И, подняв факел над головой,
бросился назад. - Вот здесь! - Я показал на обгорелые спички, валявшиеся
на песке. - Вот здесь мы зажгли факелы.
- Совершенно верно.
- Но ведь на рисунке ясно показано, что пещера разветвляется! Значит,
мы просто-напросто прозевали в темноте это место. Будем держаться правой
стороны, и я уверен, что мы найдем его.
Как я говорил, так и вышло. Ярдов через тридцать в стене зачернело
большое отверстие. Мы свернули в него и очутились в гораздо более широком
туннеле. Нетерпение гнало нас вперед. Сотня ярдов, другая, третья... и
вдруг впереди забрезжил красноватый свет. Что бы это могло быть? Ровное,
немигающее пламя загораживало нам путь. Мы ускорили шаги. Жара от этого
огня не чувствовалось. Все было тихо, ни шороха, ни звука... А между тем
огненная завеса не исчезала, и ее сияние серебром заливало туннель,
превращая белый песок в блистающие алмазы. Мы подошли еще ближе, и край
завесы четко закруглился у нас на глазах.
- Это луна, клянусь вам! - крикнул лорд Джон. - Мы свободны, друзья!
Свободны!
И действительно, в пролом, выходивший на ту сторону горного кряжа,
светила полная луна. Пролом оказался небольшой, величиной с окно, но нам и
этого было достаточно. Выглянув из него, мы увидели, что спуск будет не
особенно трудный и что до земли недалеко. Разглядеть этот лаз при обходе
плато нам, конечно, никогда бы не удалось. Кому бы пришло в голову искать
место для подъема именно здесь, среди низко нависших скал? Мы убедились,
что отсюда можно будет спуститься по веревке, и, счастливые, вернулись в
лагерь готовиться к завтрашнему вечеру.
Действовать надо было тайно и без всякого промедления, так как
индейцы могли задержать нас даже в последнюю минуту. Мы решили бросить все
свое снаряжение, кроме оружия и патронов. Правда, у Челленджера было
несколько громоздких вещей, которые он во что бы то ни стало хотел взять с
собой, и одна из них доставила нам особенно много хлопот. Но об этом я
пока что не могу распространяться.
День тянулся бесконечно долго, но вот наконец стемнело. У нас все
было готово. Соблюдая всяческую осторожность, мы втащили свои пожитки
вверх по ступенькам, остановились у входа в пещеру и бросили последний
взгляд на эту загадочную, окутанную для нас романтической дымкой страну,
которую, боюсь, скоро наводнят охотники и всяческие исследователи, страну,
где мы много дерзали, где нам много пришлось перенести и многому
научиться, - нашу страну, как мы всегда будем любовно называть ее.
Слева от нас соседние пещеры бросали в темноту веселые красноватые
отблески костров. Снизу доносились голоса, смех и пение индейцев. Вдали
стеной вставала лесная чаща, а между ней и скалистой грядой искрилось
большое озеро - обитель диковинных чудовищ. Вот в темноте прозвенел
пронзительный зов какого-то зверя. Это был голос Страны Мепл-Уайта,
славшей нам свое последнее .прости." Мы повернулись и вошли в пещеру,
через которую пролегал наш путь домой.
Через два часа мы сами и все наши пожитки были уже у подножия горного
кряжа. Спуск прошел благополучно, если не считать возни с вещами
Челленджера. Оставив всю поклажу на месте, мы отправились налегке к
стоянке Самбо. Каково же было наше изумление, когда при свете раннего утра
перед нами открылась равнина, на которой пылал не один костер, а по
меньшей мере десять! Спасательная партия все-таки пришла. Она состояла из
двадцати индейцев с Амазонки, доставивших сюда шесты, канаты и все, что
требовалось для переброски моста через пропасть. Уж теперь-то у нас не
будет никаких затруднений с доставкой багажа к берегам Амазонки, куда мы
двинемся завтра утром!
На этом, благодарный судьбе, я заканчиваю свой рассказ. Глаза наши не
переставали дивиться чудесам, души очистились, закаленные тяжелыми
испытаниями. Все мы, каждый на свой лад, стали лучше, серьезнее.
Возможно, что в Паре нам придется сделать остановку, так как надо
обзавестись всем необходимым для дальнейшего путешествия. В таком случае
это письмо опередит меня на один трансатлантический рейс. Если же мы сразу
отправимся в путь, то

Глава XVI. НА УЛИЦУ! НА УЛИЦУ!2
У каждого из членов комиссии
могли оказаться свои мотивы, руководствуясь которыми они раздули
результаты экспедиции. ("Позор! Стыдитесь!.) Он никого не желает
оскорблять ("Однако оскорбляет!. Шум в зале.), ...но доказательства,
представленные в подтверждение всех этих чудес, носят чрезвычайно
легковесный характер. К чему они сводятся? К нескольким фотографическим
снимкам. Но в наше время искусство фальсификации достигло такого высокого
уровня, что на одни фотографии полагаться нельзя. Чем же еще стараются нас
убедить? Рассказом о поспешном бегстве и о спуске по канату, что якобы
помешало членам экспедиции захватить с собой более крупные образцы фауны
этой чудесной страны? Остроумно, но не очень убедительно. Было сказано,
что у лорда Джона Рокстона имеется череп фороракоса. Но где он? Любопытно
было бы взглянуть на него.
Лорд Джон Рокстон. Этот человек, кажется, обвиняет меня во лжи? (Шум
в зале.)
Председатель. Тише! Тише! Доктор Иллингворт, будьте добры
сформулировать свою поправку.
Доктор Иллингворт. Я подчиняюсь, хотя мне хотелось бы сказать еще
кое-что. Итак, мое предложение сводится к следующему: поблагодарить
профессора Саммерли за его интересный доклад, но сообщенные им факты
считать недоказанными и поручить проверку их другой, более авторитетной
комиссии.
Трудно описать, какое смятение вызвали в зале эти слова. Большинство
присутствующих, возмущенное таким поклепом на нащих путешественников,
требовало: "Долой поправку!., "Не голосуйте ее!., "Вон его отсюда!. В то
же время недовольные, а их было немало, поддерживали доктора Иллингворта и
оглушительно кричали: "Это нечестно!. "Председатель! Призовите к порядку!.
На задних скамьях, где сидели студенты-медики, началась потасовка, были
пущены в ход кулаки. Всеобщую свалку предотвратило только присутствие дам
среди публики. И вдруг крики смолкли, в зале наступила полная тишина. На
эстраде стоял профессор Челленджер. Внешность и манеры этого человека
производят настолько внушительное впечатление, что стоило только ему
поднять руку, как все уселись по местам и приготовились слушать его.
- Многие из присутствующих, вероятно, помнят, - начал профессор
Челленджер, - что подобные непристойные сцены разыгрались и на первом
нашем заседании. В тот раз главным моим обидчиком был профессор Саммерли,
и, хотя теперь он исправился и покаялся в грехах, все же этот инцидент не
может быть предан забвению. Сегодня мне пришлось услышать еще более
оскорбительные выпады со стороны лица, только что покинувшего эстраду. Я с
величайшим трудом заставляю себя снизойти до интеллектуального уровня
данного лица, но это нужно сделать, дабы устранить сомнения, которые,
может быть, еще сохранились у некоторых из здесь присутствующих. (Смех,
шум, крики из задних рядов.)
Профессор Саммерли выступал здесь как глава комиссии расследования,
но вряд ли нужно напоминать вам, что подлинным вдохновителем всего дела
являюсь я и что наша поездка увенчалась успехом главным образом благодаря
мне. Я довел этих троих джентльменов до нужного места и, как вы уже
слышали, убедил их в правильности моих утверждений. Мы не рассчитывали,
что наши совместные выводы будут оспариваться с тем же невежеством и
упорством. Но, наученный горьким опытом, я вооружился на сей раз
кое-какими доказательствами, которые смогут убедить всякого
здравомыслящего человека. Профессор Саммерли уже говорил здесь, что наши
фотокамеры побывали в лапах человеко-обезьян, разгромивших весь наш
лагерь, и что большинство негативов погибло. (Шум, смешки, с задних скамей
кто-то кричит: "Расскажите это вашей бабушке!") Кстати, о
человекообезьянах. Не могу не отметить, что звуки, которые доходят сейчас
до моего слуха, весьма живо напоминают мне наши встречи с этими
любопытными существами. (Смех.)
Несмотря на то, что многие ценные негативы были уничтожены, все же
некоторое количество фотографии у нас осталось и по ним вполне можно
судить об условиях жизни на плато. Есть ли у кого-нибудь из присутствующих
сомнения в их подлинности? (Чей-то голос: "Да!. Общее волнение,
заканчивающееся тем, что нескольких человек выводят из зала.)
Негативы предложены вниманию экспертов. Какие же еще доказательства
может представить комиссия? Ей пришлось бежать с плато, и поэтому она не
могла обременять себя каким бы то ни было грузом, но профессору Саммерли
удалось спасти свою коллекцию бабочек и жуков, а в ней имеется много новых
разновидностей. Разве этого недостаточно? (Несколько голосов: "Нет! Нет!")
Кто сказал "нет"?
Доктор Иллингворт (поднимаясь с места). Мы считаем, что коллекцию
можно было собрать где угодно, а не обязательно на вашем доисторическом
плато. (Аплодисменты.)
Профессор Челленджер. Без сомнения, сэр, слово такого крупного
ученого, как вы, для нас закон. Однако оставим фотографии и
энтомологическую коллекцию и перейдем к вопросам, которые никогда и никем
не освещались. У нас, например, имеются совершенно точные сведения о
птеродактилях. Образ жизни этих животных... (Крики: "Вздор!" Шум в зале.)
Я говорю, образ жизни этих животных станет вам теперь совершенно ясен. В
моем портфеле лежит рисунок, сделанный с натуры, на основании которого...
Доктор Иллингворт. Рисунки нас ни в чем не убедят!
Профессор Челленджер. Вы хотели бы видеть самую натуру?
Доктор Иллингворт. Несомненно!
Профессор Челленджер. И тогда вы поверите мне?
Доктор Иллингворт (со смехом). Тогда? Ну еще бы!
И тут мы подошли к самому волнующему и драматическому эпизоду вечера
- эпизоду, эффект которого навсегда останется непревзойденным. Профессор
Челленджер поднял руку, наш коллега мистер Э. Д. Мелоун тотчас же встал с
места и направился в глубь эстрады. Минуту спустя он снова появился в
сопровождении негра гигантского роста; они несли вдвоем большой квадратный
ящик, по-видимому, очень тяжелый. Ящик был поставлен у ног профессора.
Публика замерла, с напряжением следя за происходящим. Профессор Челленджер
снял выдвижную крышку с ящика, заглянул внутрь и, прищелкнув несколько раз
пальцами, сказал умильным голосом (в журналистской ложе были прекрасно
слышны его слова): "Ну, выходи, малыш, выходи!. Послышалась какая-то
возня, царапанье, и тут же вслед за этим невообразимо страшное,
омерзительное существо вылезло из ящика и уселось на его краю. Даже
неожиданное падение герцога Дархемского в оркестровую яму не отвлекло
внимания пораженной ужасом публики. Хищная голова этого чудовища с
маленькими, пылающими, словно угли, глазами невольно заставила вспомнить
страшных химер, которые могли зародиться только в воображении
средневековых художников. Его полуоткрытый длинный клюв был усажен двумя
рядами острых зубов. Вздернутые плечи прятались в складках какой-то
грязно-серой шали. Словом, это был тот самый дьявол, которым нас пугали в
детстве.
Публика пришла в смятение - кто-то вскрикнул, в переднем ряду две
дамы упали в обморок, ученые на эстраде проявили явное стремление
последовать за председателем в оркестр. Казалось, еще секунда, и общая
паника охватит зал.
Профессор Челленджер поднял руку над головой, стараясь успокоить
публику, но это движение испугало сидевшее рядом с ним чудовище. Оно
расправило серую шаль, которая оказалась не чем иным, как парой
перепончатых крыльев. Профессор ухватил его за ноги, но удержать не смог.
Чудовище взвилось с ящика и медленно закружило по залу, с сухим шорохом
взмахивая десятифутовыми крыльями и распространяя вокруг себя ужасающее
зловоние. Вопли публики на галерее, до смерти перепуганной близостью этих
горящих глаз и огромного клюва, привели его в полное смятение. Оно все
быстрее и быстрее металось по залу, натыкаясь на стены и люстры, и,
видимо, совсем обезумело от страха. "Окно! Ради всего святого, закройте
окно!.- кричал профессор, приплясывая от ужаса и ломая руки. Увы, он
спохватился слишком поздно. Чудовище, бившееся о стены, словно огромная
бабочка о колпак лампы, поравнялось с окном, протиснуло в него свое
уродливое тело... и только мы его и видели. Профессор закрыл лицо руками и
упал в кресло, а зал облегченно охнул, как один человек, убедившись, что
опасность миновала.
И тут... Но разве можно описать, что происходило в зале, когда
восторг сторонников и смятение недавних противников Челленджера слились
воедино и мощная волна ликования прокатилась от задних рядов к оркестровой
яме, захлестнула эстраду и подняла наших героев на своем гребне! (Молодец,
Мак!) Если до сих пор аудитория была несправедлива к четырем отважным
путешественникам, то теперь она постаралась искупить свою вину. Все
вскочили с мест. Все двинулись к эстраде, крича, размахивая руками. Героев
окружили плотным кольцом. "Качать их! Качать!. - раздались сотни голосов.
И вот четверо путешественников взлетели над толпой. Все их попытки
высвободиться были тщетны! Да они при всем желании не могли бы опуститься
наземь, так как люди стояли на эстраде сплошной стеной. "На улицу! На
улицу!. - кричали кругом.
Толпа пришла в движение, и людской поток медленно двинулся к дверям,
унося с собой четырех героев. На улице началось нечто невообразимое. Там
собралось не менее ста тысяч человек. Люди стояли плечом к плечу от
Ленгем-отеля до Оксфорд-сквер. Как только яркий свет фонарей у подъезда
озарил четырех героев, плывущих над головами толпы, воздух дрогнул от
приветственных криков. "Процессией по Риджент-стрит!. - дружно требовали
все. Запрудив улицу, шеренги двинулись вперед, по Риджент-стрит, на
Пэл-Мэл, Сент-Джеймс-стрит и Пикадилли. Движение в центре Лондона
приостановилось. Между демонстрантами, с одной стороны, полицией и
шоферами - с другой, произошел ряд столкновений. Наконец уже после
полуночи толпа отпустила четырех путешественников, доставив их в Олбени, к
дверям квартиры лорда Джона Рокстона, спела им на прощание "Наши славные
ребята. и завершила программу гимном. Так закончился этот вечер - один из
самых замечательных вечеров, которые знал Лондон за многие годы."
Так писал мой друг Макдона, и, несмотря на цветистость его слога, ход
событий изложен в этом отчете довольно точно. Что же касается самой
большой сенсации, то она поразила своей неожиданностью только публику, но
не нас, участников экспедиции. Читатель, разумеется, не забыл моей встречи
с лордом Джоном Рокстоном, когда он, напялив на себя нечто вроде
кринолина, отправился добывать .цыпленочка. для профессора Челленджера.
Вспомните также намеки на те хлопоты, которые причинял нам багаж
Челленджера при спуске с плато. Если бы я вздумал продолжить свой рассказ,
то в нем было бы отведено немало места описанию возни с нашим не совсем
аппетитным спутником, которого приходилось ублажать тухлой рыбой. Я
умолчал о нем, ибо профессор Челленджер опасался, как бы слухи об этом
неопровержимом аргументе не просочились в публику раньше той минуты, когда
он воспользуется им, чтобы повергнуть в прах своих врагов.
Несколько слов о судьбе лондонского птеродактиля. Ничего
определенного тут установить не удалось. Две перепуганные женщины
утверждают, будто бы видели его на крыше Куинс-Холла, где он восседал
несколько часов подряд, подобно какой-то чудовищной статуе. На следующий
день в вечерних газетах появилась короткая заметка следующего содержания:
гвардеец Майлз, стоявший на часах у Мальборо-Хауса, покинул свой пост и
был за это предан военному суду. На суде Майлз показал, что во время
ночного дежурства он случайно посмотрел вверх и увидел черта, заслонившего
от него луну, после чего бросил винтовку и пустился наутек по Пэл-Мэл.
Показания подсудимого не были приняты во внимание, а между тем они могут
находиться в прямой связи с интересующим нас вопросом.
Добавлю еще одно свидетельство, почерпнутое мной из судового журнала
парохода американо-голландской линии "Фрисланд." Там записано, что в
девять часов утра следующего дня, когда Старт-Пойнт был в десяти милях по
правому борту, над судном, держа путь на юго-запад, со страшной быстротой
пронеслось нечто среднее между крылатым козлом и огромной летучей мышью.
Если инстинкт правильно указал дорогу нашему птеродактилю, то не может
быть сомнений, что он встретил свой конец где-нибудь в пучинах
Атлантического океана.
А моя Глэдис? Глэдис, чье имя было дано таинственному озеру, которое
отныне будет называться Центральным, ибо теперь я уже не хочу даровать ей
бессмертие. Не замечал ли я и раньше признаков черствости в натуре этой
женщины? Не чувствовал ли, с гордостью повинуясь ее велению, что немногого
стоит та любовь, которая шлет человека на верную смерть или заставляет его
рисковать жизнью? Не боролся ли с вечно возвращавшейся ко мне мыслью, что
в этой женщине прекрасен лишь облик, что душу ее омрачает тень себялюбия и
непостоянства? Почему она так пленялась всем героическим? Не потому ли,
что свершение благородного поступка могло отразиться и на ней без всяких
усилий, без всяких жертв с ее стороны? Или все это пустые домыслы? Я был
сам не свой все эти дни. Полученный удар отравил мою душу.