Глава II. ПОПЫТАЙТЕ СЧАСТЬЯ У ПРОФЕССОРА ЧЕЛЛЕНДЖЕРА
Я всегда любил нашего редактора отдела "Последние новости., рыжего
ворчуна Мак-Ардла, и полагаю, что он тоже неплохо ко мне относился. Нашим
настоящим властелином был, разумеется, Бомонт, но он обычно обитал в
разреженной атмосфере олимпийских высот, откуда взору его открывались
только такие события, как международные кризисы или крах кабинета
министров. Иногда мы видели, как он величественно шествует в свое
святилище, устремив взгляд в пространство и витая мысленно где-нибудь на
Балканах или в Персидском заливе. Для нас Бомонт оставался недосягаемым, и
мы обычно имели дело с Мак-Ардлом, который был его правой рукой.
Когда я вошел в редакцию, старик кивнул мне и сдвинул очки на лысину.
- Ну-с, мистер Мелоун, судя по всему, что мне приходится слышать, вы
делаете успехи, - приветливо сказал он.
Я поблагодарил его.
- Ваш очерк о взрыве на шахте превосходен. То же самое могу сказать и
про корреспонденцию о пожара в Саутуорке. У вас все данные хорошего
журналиста. Вы пришли по какому-нибудь делу?
- Хочу попросить вас об одном одолжении.
Глаза у Мак-Ардла испуганно забегали по сторонам.
- Гм! Гм! А в чем дело?
- Не могли бы вы, сэр, послать меня с каким-нибудь поручением от
нашей газеты? Я сделаю все, что в моих силах, и привезу вам интересный
материал.
- А какое поручение вы имеете в виду, мистер Мелоун?
- Любое, сэр, лишь бы оно было сопряжено с приключениями и
опасностями. Я не подведу газету, сэр. И чем труднее мне будет, тем лучше.
- Вы, кажется, не прочь распроститься с жизнью?
- Нет, я не хочу, чтобы она прошла впустую, сэр.
- Дорогой мой мистер Мелоун, вы уж слишком... слишком воспарили.
Времена не те. Расходы на специальных корреспондентов перестали
оправдывать себя. И, во всяком случае, такие поручения даются человеку с
именем, который уже завоевал доверие публики. Белые пятна на карте давно
заполнены, а вы ни с того ни с сего размечтались о романтических
приключениях! Впрочем, постойте, - добавил он, и вдруг улыбнулся. -
Кстати, о белых пятнах. А что, если мы развенчаем одного шарлатана,
современного Мюнхгаузена, и поднимем его на смех? Отчего бы вам не
разоблачить его ложь? Это будет неплохо. Ну, как вы на это смотрите?
- Что угодно, куда угодно - я готов на все!
Мак-Ардл погрузился в размышления.
- Есть один человек, - сказал он наконец, - только не знаю, удастся
ли вам завязать с ним знакомство или хотя бы добиться интервью. Впрочем, у
вас, кажется, есть дар располагать к себе людей. Не пойму, в чем тут дело
- то ли вы такой уж симпатичный юноша, то ли это животный магнетизм, то ли
ваша жизнерадостность, - но я сам на себе это испытал.
- Вы очень добры ко мне, сэр.
- Так вот, почему бы вам не попытать счастья у профессора
Челленджера? Он живет в Энмор-Парке.
Должен признаться, что я был несколько озадачен таким предложением.
- Челленджер? Знаменитый зоолог профессор Челленджер? Это не тот,
который проломил череп Бланделлу из "Телеграфа"?
Редактор отдела "Последние новости. мрачно усмехнулся:
- Что, не нравится? Вы же были готовы на любое приключение!
- Нет, почему же? В нашем деле бывает всякое, сэр, - ответил я.
- Совершенно верно. Впрочем, не думаю, чтобы он всегда бывал в таком
свирепом настроении. Бланделл, очевидно, не вовремя к нему попал или не
так с ним обошелся. Надеюсь, что вы будете удачливее. Полагаюсь также на
присущий вам такт. Это как раз по вашей части, а газета охотно поместит
такой материал.
- Я ровным счетом ничего не знаю об этом Челленджере. Помню только
его имя в связи с судебным процессом об избиении Бланделла, - сказал я.
- Кое-какие сведения у меня найдутся, мистер Мелоун. В свое время я
интересовался этим субъектом. - Он вынул из ящика лист бумаги. - Вот
вкратце, что о нем известно: "Челленджер Джордж Эдуард. Родился в Ларгсе в
1863 году. Образование: школа в Ларгсе, Эдинбургский университет. В 1892
году- ассистент Британского музея. В 1893 году- помощник хранителя отдела
в Музее сравнительной антропологии. В том же году покинул это место,
обменявшись ядовитыми письмами с директором музея. Удостоен медали за
научные исследования в области зоологии. Член иностранных обществ..... Ну,
тут следует длиннейшее перечисление, строк на десять петита: Бельгийское
общество, Американская академия, Ла-Плата и так далее, экс-президент
Палеонтологического общества, Британская ассоциация и тому подобное.
Печатные труды: "К вопросу о строении черепа калмыков., "Очерки эволюции
позвоночных. и множество статей, в том числе "Ложная теория Вейсмана.,
вызвавшая горячие споры на Венском зоологическом конгрессе. Любимые
развлечения: пешеходные прогулки, альпинизм. Адрес: Энмор-Парк,
Кенсингтон.. Вот, возьмите это с собой. Сегодня я вам больше ничем не могу
помочь.
Я спрятал листок в карман и, увидев, что вместо краснощекой
физиономии Мак-Ардла на меня смотрит его розовая лысина, сказал:
- Одну минутку, сэр. Мне не совсем ясно, по какому вопросу нужно
взять интервью у этого джентльмена. Что он такое совершил?
Глазам моим снова предстала краснощекая физиономия.
- Что он совершил? Два года назад отправился один в экспедицию в
Южную Америку. Вернулся оттуда в прошлом году. В Южной Америке побывал,
несомненно, однако указать точно, где именно, отказывается. Начал было
весьма туманно излагать свои приключения, но после первой же придирки
замолчал, как устрица. Произошли, по-видимому, какие-то чудеса, если
только он не преподносит нам грандиозную ложь, что, кстати сказать, более
чем вероятно. Ссылается на испорченные фотографии, как утверждают,
фальсифицированные. До того его довели, что он стал буквально кидаться на
всех, кто обращается к нему с вопросами, и уже не одного репортера спустил
с лестницы. На мой взгляд, это просто-напросто профан, балующийся наукой и
к тому же одержимый манией человекоубийства. Вот с кем вам придется иметь
дело, мистер Мелоун. А теперь марш отсюда и постарайтесь выжать из него
все, что можно. Вы человек взрослый и сумеете постоять за себя. В конце
концов риск не так уж велик, принимая во внимание закон об ответственности
работодателей.
Ухмыляющаяся красная физиономия снова скрылась у меня из глаз, и я
увидел розовый овал, окаймленный рыжеватым пушком. Наша беседа была
закончена.
Я отправился в свой клуб "Дикарь", но по дороге остановился у
парапета Адельфи-Террас и в раздумье долго смотрел вниз на темную,
подернутую радужными масляными разводами реку. На свежем воздухе мне
всегда приходят в голову здравые, ясные мысли. Я вынул лист бумаги с
перечнем всех подвигов профессора Челленджера и пробежал его при свете
уличного фонаря. И тут на меня нашло вдохновение, иначе это никак не
назовешь. Судя по всему, что я уже узнал об этом сварливом профессоре,
было ясно: репортеру к нему не пробраться. Но скандалы, дважды
упоминавшиеся в его краткой биографии, говорили о том, что он фанатик
науки. Так вот, нельзя ли сыграть на этой его слабости? Попробуем!
Я вошел в клуб. Было начало двенадцатого, и в гостиной уже толпился
народ, хотя до полного сбора было еще далеко. В кресле у камина сидел
какой-то высокий, худой человек. Он повернулся ко мне лицом в ту минуту,
когда я пододвинул свое кресло ближе к огню. О такой встрече я мог только
мечтать! Это был сотрудник журнала "Природа. - тощий, весь высохший Тарп
Генри, добрейшее существо в мире. Я немедленно приступил к делу.
- Что вы знаете о профессоре Челленджере?
- О Челленджере? - Тарп недовольно нахмурился. - Челленджер - это тот
самый человек, который рассказывал всякие небылицы о своей поездке в Южную
Америку.
- Какие небылицы?
- Да он будто бы открыл там каких-то диковинных животных. В общем,
невероятная чушь. В дальнейшем его, кажется, заставили отречься от своих
слов. Во всяком случае, он замолчал. Последняя его попытка - интервью,
данное Рейтеру. Но оно вызвало такую бурю, что он сразу понял: дело плохо.
Вся эта история носит скандальный характер. Кое-кто принял его рассказы
всерьез, но вскоре он и этих немногочисленных защитников оттолкнул от
себя.
- Каким образом?
- Своей невероятной грубостью и возмутительным поведением. Бедняга
Уэдли из Зоологического института тоже нарвался на неприятность. Послал
ему письмо такого содержания: "Президент Зоологического института выражает
свое уважение профессору Челленджеру и сочтет за любезность с его стороны,
если он окажет институту честь присутствовать на его очередном заседании."
Ответ был совершенно нецензурный.
- Да не может быть!
- В сильно смягченном виде он звучит так: "Профессор Челленджер
выражает свое уважение президенту Зоологического института и сочтет за
любезность с его стороны, если он провалится ко всем чертям."
- Господи боже!
- Да, то же самое, должно быть, сказал и старик Уэдли. Я помню его
вопль на заседании: "За пятьдесят лет общения с деятелями науки.....
Старик совершенно потерял почву под ногами.
- Ну, а что еще вы мне расскажете об этом Челленджере?
- Да ведь я, как вам известно, бактериолог. Живу в мире, который
виден в микроскоп, дающий увеличение в девятьсот раз, а то, что
открывается невооруженному глазу, меня мало интересует. Я стою на страже у
самых пределов Познаваемого, и, когда мне приходится покидать свой кабинет
и сталкиваться с людьми, существами неуклюжими и грубыми, это всегда
выводит меня из равновесия. Я человек сторонний, мне не до сплетен, но тем
не менее кое-что из пересудов о Челленджере дошло и до меня, ибо он не из
тех людей, от которых можно просто-напросто отмахнуться. Челленджер -
умница. Это сгусток человеческой силы и жизнеспособности, но в то же время
он оголтелый фанатик и к тому же не стесняется в средствах для достижения
своих целей. Этот человек дошел до того, что ссылается на какие-то
фотографии, явно фальсифицированные, утверждая, будто они привезены из
Южной Америки.
- Вы назвали его фанатиком. В чем же его фанатизм проявляется?
- Да в чем угодно! Последняя его выходка- нападки на теорию эволюции
Вейсмана. Говорят, что в Вене он устроил грандиозный скандал по этому
поводу.
- Вы не можете рассказать подробнее, в чем тут дело?
- Нет, сейчас не могу, но у нас в редакции есть переводы протоколов
Венского конгресса. Если хотите ознакомиться, пойдемте, я покажу их вам.
- Это было бы очень кстати. Мне поручено взять интервью у этого
субъекта, так вот надо подобрать к нему какой-то ключ. Большое вам спасибо
за помощь. Если еще не поздно, то пойдемте.
Полчаса спустя я сидел в редакции журнала, а передо мной лежал
объемистый том, открытый на статье "Вейсман против Дарвина. с
подзаголовком "Бурные протесты в Вене. Оживленные прения." Мои научные
познания не отличаются фундаментальностью, поэтому я не мог вникнуть в
самую суть спора, тем не менее мне сразу стало ясно, что английский
профессор вел его в крайне резкой форме, чем сильно разгневал своих
континентальных коллег. Я обратил внимание на первые же три пометки в
скобках: "Протестующие возгласы с мест., "Шум в зале., "Общее возмущение."
Остальная часть отчета была для меня настоящей китайской грамотой. Я до
такой степени мало разбирался в вопросах зоологии, что ничего не понял.
- Вы хоть бы перевели мне это на человеческий язык! - жалобно
взмолился я, обращаясь к своему коллеге.
- Да это и есть перевод!
- Тогда я лучше обращусь к оригиналу.
- Действительно, непосвященному трудно понять, в чем тут дело.
- Мне бы только извлечь из всей этой абракадабры одну-единственную
осмысленную фразу, которая заключала бы в себе какое-то определенное
содержание! Ага, вот эта, кажется, подойдет. Я даже почти понимаю ее.
Сейчас перепишем. Пусть она послужит связующим звеном между мной и вашим
грозным профессором.
- Больше от меня ничего не потребуется?
- Нет-нет, подождите! Я хочу обратиться к нему с письмом. Если вы
разрешите написать его здесь и воспользоваться вашим адресом, это придаст
более внушительный тон моему посланию.
- Тогда этот субъект немедленно нагрянет сюда со скандалом и
переломает нам всю мебель.
- Нет, что вы! Письмо я вам покажу. Уверяю вас, там не будет ничего
оскорбительного.
- Ну что ж, садитесь за мой стол. Бумагу найдете вот здесь. И, прежде
чем отсылать письмо, дайте его мне на цензуру.
Мне пришлось порядочно потрудиться, но в конце концов результаты
получились неплохие. Гордый своим произведением, я прочел его вслух
скептически настроенному бактериологу:
- "Глубокоуважаемый профессор Челленджер! Будучи скромным
естествоиспытателем, я с глубочайшим интересом следил за теми
предположениями, которые Вы высказывали по поводу противоречий между
теориями Дарвина и Вейсмана. Недавно мне представилась возможность
освежить в памяти Ваше.....
- Бессовестный лгун! - пробормотал Тарп Генри.
- ..."Ваше блестящее выступление на Венском конгрессе. Этот предельно
четкий по изложенным в нем мыслям доклад следует считать последним словом
науки в области естествознания. Однако там есть одно место, а именно: "Я
категорически возражаю против неприемлемого и сверхдогматического
утверждения, будто каждый обособленный индивид есть микрокосм, обладающий
исторически сложившимся строением организма, вырабатывавшимся постепенно в
течение многих поколений.. Не считаете ли Вы нужным в связи с последними
изысканиями в этой области внести некоторые поправки в свою точку зрения?
Нет ли в ней некоторой натяжки? Не откажите в любезности принять меня, так
как мне крайне важно разрешить этот вопрос, а некоторые возникшие у меня
мысли можно развить только в личной беседе. С Вашего позволения, я буду
иметь честь посетить Вас послезавтра (в среду) в одиннадцать часов утра.
Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой, уважающий Вас Эдуард Д. Мелоун."
- Ну, как? - торжествующе спросил я.
- Что ж, если ваша совесть не протестует...
- Она меня никогда не подводила.
- Но что вы собираетесь делать дальше?
- Пойду к нему. Мне бы только пробраться в его кабинет, а там я
соображу, как надо действовать. Может быть, даже придется чистосердечно во
всем покаяться. Если в нем есть спортивная жилка, я ему только угожу этим.
- Угодите? Берегитесь, как бы он в вас сам не угодил чем-нибудь
тяжелым. Советую вам облачиться в кольчугу или в американский футбольный
костюм. Ну, всего хорошего. Ответ будет ждать вас здесь в среду утром,
если только он соблаговолит ответить. Это свирепый, опасный субъект,
предмет всеобщей неприязни и посмешище для студентов, поскольку они не
боятся дразнить его. Для вас, пожалуй, было бы лучше, если б вы никогда и
не слыхали о нем.

Глава IV. ЭТО ВЕЛИЧАЙШЕЕ В МИРЕ ОТКРЫТИЕ!1
Не успела дверь за нами захлопнуться, как из столовой выбежала миссис
Челленджер. Эта крошечная женщина была вне себя от гнева. Она стала перед
своим супругом, точно растревоженная клушка, грудью встречающая бульдога.
Очевидно, миссис Челленджер была свидетельницей моего изгнания, но не
заметила, что я уже успел вернуться.
- Джордж! Какое зверство! - возопила она. - Ты искалечил этого милого
юношу!
- Вот он сам, жив и невредим!
Миссис Челленджер смутилась, но быстро овладела собой.
- Простите, я вас не видела.
- Не беспокойтесь, сударыня, ничего страшного не случилось.
- Но он поставил вам синяк под глазом! Какое безобразие! У нас недели
не проходит без скандала! Тебя все ненавидят, Джордж, над тобой все
издеваются! Нет, моему терпению пришел конец! Это переполнило чашу!
- Перетряхиваешь грязное белье на людях! - загремел профессор.
- Это ни для кого не тайна! - крикнула она. - Неужели ты думаешь, что
всей нашей улице, да если уж на то пошло - всему Лондону не известно...
Остин, вы нам не нужны, можете идти. Тебе перемывают косточки все кому не
лень. Ты забываешь о чувстве собственного достоинства. Ты, которому
следует быть профессором в большом университете, пользоваться уважением
студентов! Где твое достоинство, Джордж?
- А где твое, моя дорогая?
- Ты довел меня бог знает до чего! Хулиган, отъявленный хулиган! Вот
во что ты превратился!
- Джесси, возьми себя в руки.
- Беспардонный скандалист!
- Довольно! К позорному столбу за такие слова! - сказал профессор.
И, к моему величайшему изумлению, он нагнулся, поднял жену и поставил
ее на высокий постамент из черного мрамора, стоявший в углу холла.
Постамент этот, вышиной по меньшей мере в семь футов, был такой узкий, что
миссис Челленджер еле могла удержаться на нем. Трудно было представить
себе более нелепое зрелище - боясь свалиться оттуда, она словно окаменела
с искаженным от ярости лицом и только чуть переступала с ноги на ногу.
- Сними меня! - наконец взмолилась миссис Челленджер.
- Скажи .пожалуйста."
- Это безобразие, Джордж! Сними меня сию же минуту!
- Мистер Мелоун, пойдемте ко мне в кабинет.
- Но помилуйте, сэр!." - сказал я, глядя на его жену.
- Слышишь, Джесси? Мистер Мелоун ходатайствует за тебя. Скажи
.пожалуйста., тогда сниму.
- Безобразие! Ну, пожалуйста, пожалуйста!
Он снял ее с такой легкостью, словно она весила не больше канарейки.
- Веди себя прилично, дорогая. Мистер Мелоун - представитель прессы.
Завтра же он тиснет все это в своей ничтожной газетке и большую часть
тиража распродаст среди наших соседей. "Странные причуды одной
высокопоставленной особы." Высокопоставленная особа - это ты, Джесси,
вспомни, куда я тебя посадил несколько минут назад. Потом подзаголовок:
"Из быта одной оригинальной супружеской четы." Этот мистер Мелоун ничем не
побрезгует, он питается падалью, подобно всем своим собратьям, - porcus ex
grege diaboli - свинья из стада дьяволова. Правильно я говорю, мистер
Мелоун?
- Вы и в самом деле невыносимы, - с горячностью сказал я.
Профессор захохотал.
- Вы двое, пожалуй, заключите против меня союз, - прогудел он,
выпятив свою могучую грудь и поглядывая то в мою сторону, то на жену.
Потом уже совсем другим тоном: - Простите нам эти невинные семейные
развлечения, мистер Мелоун. Я предложил вам вернуться совсем не для того,
чтобы делать вас участником наших безобидных перепалок. Ну-с, сударыня,
марш отсюда и не извольте гневаться. - Он положил свои огромные ручи-щи ей
на плечи. - Ты права, как всегда. Если б Джордж Эдуард Челленджер слушался
твоих советов, он был бы гораздо более почтенным человеком, но только не
самим собой. Почтенных людей много, моя дорогая, а Джордж Эдуард
Челленджер один на свете. Так что постарайся как-нибудь поладить с ним. -
Он влепил жене звучный поцелуй, что смутило меня куда больше, чем все его
дикие выходки. - А теперь, мистер Мелоун, - продолжал профессор, снова
принимая величественный вид, - будьте добры пожаловать сюда.
Мы вошли в ту же самую комнату, откуда десять минут назад вылетели с
таким грохотом. Профессор тщательно прикрыл за собой дверь, усадил меня в
кресло и сунул мне под нос ящик с сигарами.
- Настоящие "Сан-Хуан Колорадо., - сказал он. - На таких
легковозбудимых людей, как вы, наркотики хорошо действуют. Боже мой! Ну
кто же откусывает кончик! Отрежьте- надо иметь уважение к сигаре! А теперь
откиньтесь на спинку кресла и слушайте внимательно все, что я соблаговолю
сказать вам. Если будут какие-нибудь вопросы, потрудитесь отложить их до
более подходящего времени. Прежде всего о вашем возвращении в мой дом
после вполне справедливого изгнания. - Он выпятил вперед бороду и
уставился на меня с таким видом, словно только и ждал, что я опять ввяжусь
в спор. - Итак, повторяю: после вполне заслуженного вами изгнания. Почему
я пригласил вас вернуться? Потому, что мне понравился ваш ответ этому
наглому полисмену. Я усмотрел в нем некоторые проблески добропорядочности,
не свойственной представителям вашей профессии. Признав, что вина лежит на
вас, вы проявили известную непредвзятость и широту взглядов, кои заслужили
мое благосклонное внимание. Низшие представители человеческой расы, к
которым, к несчастью, принадлежите и вы, всегда были вне моего умственного
кругозора. Ваши слова сразу включили вас в поле моего зрения. Мне
захотелось познакомиться с вами поближе, и я предложил вам вернуться.
Будьте любезны стряхивать пепел в маленькую японскую пепельницу вон на том
бамбуковом столике, который стоит возле вас.
Все это профессор выпалил без единой задержки, точно читал лекцию
студентам. Он сидел лицом ко мне, напыжившись, как огромная жаба, голова у
него была откинута назад, глаза презрительно прищурены. Потом он вдруг
повернулся боком, так что мне стал виден только клок его волос над
оттопыренным красным ухом, переворошил кучу бумаг на столе и вытащил
оттуда какую-то весьма потрепанную книжку.
- Я хочу рассказать вам кое-что о Южной Америке, - начал он. - Свои
замечания можете оставить при себе. Прежде всего будьте любезны запомнить:
то, о чем вы сейчас услышите, я запрещаю предавать огласке в какой бы то
ни было форме до тех пор, пока вы не получите на это соответствующего
разрешения от меня. Разрешение это, по всей вероятности, никогда не будет
дано. Понятно?
- К чему же такая чрезмерная строгость? - сказал я. - По-моему,
беспристрастное изложение...
Он положил книжку на стол.
- Больше нам говорить не о чем. Желаю вам всего хорошего.
- Нет, нет! Я согласен на любые условия! - вскричал я. - Ведь
выбирать мне не приходится.
- О выборе не может быть и речи, - подтвердил он.
- Тогда обещаю вам молчать.
- Честное слово?
- Честное слово.
Он смерил меня наглым и недоверчивым взглядом.
- А почем я знаю, каковы ваши понятия о чести?
- Ну, знаете ли, сэр, - сердито крикнул я, - вы слишком много себе
позволяете! Мне еще не приходилось выслушивать такие оскорбления!
Моя вспышка не только не вывела его из себя, но даже заинтересовала.
- Короткоголовый тип, - пробормотал он. - Брахицефал, серые глаза,
темные волосы, некоторые черты негроида... Вы, вероятно, кельт?
- Я ирландец, сэр.
- Чистокровный?
- Да, сэр.
- Тогда все понятно. Так вот, вы дали мне слово держать в тайне те
сведения, которые я вам сообщу. Сведения эти будут, конечно, весьма
скупые. Но кое-какими интересными данными я с вами поделюсь. Вы, вероятно,
знаете, что два года назад я совершил путешествие по Южной Америке -
путешествие, которое войдет в золотой фонд мировой науки. Целью его было
проверить некоторые выводы Уоллеса и Бейтса, а это можно было сделать
только на месте, в тех же условиях, в каких они проводили свои наблюдения.
Если б результаты моего путешествия лишь этим и ограничились, все равно
они были бы достойны всяческого внимания, но тут произошло одно
непредвиденное обстоятельство, которое заставило меня направить свои
исследования по совершенно иному пути.
Вам, вероятно, известно- впрочем, кто знает: в наш век невежества
ничему не удивляешься, - что некоторые места, по которым протекает река
Амазонка, исследованы не полностью и что в нее впадает множество притоков,
до сих пор не нанесенных на карту. Вот я и поставил перед собой задачу
посетить эти малоизвестные места и обследовать их фауну, и это дало мне в
руки столько материала, что его хватит на несколько глав того огромного,
монументального труда по зоологии, который послужит оправданием всей моей
жизни. Закончив экспедицию, я возвращался домой, и на обратном пути мне
пришлось заночевать в маленьком индейском поселке, недалеко от того места,
где в Амазонку впадает один из ее притоков - о названии и географическом
положении этого притока я умолчу. В поселке жили индейцы племени кукама-
мирный, но уже вырождающийся народ, умственный уровень которого вряд ли
поднимается над уровнем среднего лондонца... Я вылечил нескольких тамошних
жителей еще в первый свой приезд, когда поднимался вверх по реке, и вообще
произвел на индейцев сильное впечатление, поэтому не удивительно, что меня
ждали там. Они сразу же стали объяснять мне знаками, что в поселке есть
человек, который нуждается в моей помощи, и я последовал за их вождем в
одну из хижин. Войдя туда, я убедился, что страждущий, которому
требовалась помощь, только что испустил дух. К моему удивлению, он
оказался не индейцем, а белым, белейшим из белых, если можно так
выразиться, ибо у него были совсем светлые волосы и все характерные
признаки альбиноса. От его одежды остались одни лохмотья, страшно
исхудавшее тело свидетельствовало о долгих лишениях. Насколько я мог
понять индейцев, они никогда раньше не видели этого человека; он пришел в
поселок из лесной чащи, один, без спутников, и еле держался на ногах от
слабости. Вещевой мешок незнакомца лежал рядом с ним, и я обследовал его
содержимое. Внутри был вшит ярлычок с именем и адресом владельца:
"Мепл-Уайт, Лейк-Авеню, Детройт, штат Мичиган.. Перед этим именем я всегда
готов обнажить голову. Не будет преувеличением сказать, что, когда
важность сделанного мною открытия получит общее признание, его имя будет
стоять рядом с моим.

Глава IV. ЭТО ВЕЛИЧАЙШЕЕ В МИРЕ ОТКРЫТИЕ!3
Он протянул мне небольшую фотографию.
- Ее плачевное состояние объясняется тем, что, когда мы спускались
вниз по реке, нашу лодку перевернуло и футляр, в котором хранились
непроявленные негативы, сломался. Результаты этого бедствия налицо. Почти
все негативы погибли - потеря совершенно невознаградимая. Вот этот снимок
- один из немногих более или менее уцелевших. Вам придется
удовольствоваться таким объяснением его несовершенства. Ходят слухи о
какой-то фальсификации, но я не расположен спорить сейчас на эту тему.
Снимок был действительно совсем бледный. Недоброжелательный критик
мог бы легко придраться к этому. Вглядываясь в тускло-серый ландшафт и
постепенно разбираясь в его деталях, я увидел длинную, огромной высоты
линию скал, напоминающую гигантский водопад, а на переднем плане - пологую
равнину с разбросанными по ней деревьями.
- Если не ошибаюсь, этот пейзаж был и в альбоме, - сказал я.
- Совершенно верно, - ответил профессор. - Я нашел там следы стоянки.
А теперь посмотрите еще одну фотографию.
Это был тот же самый ландшафт, только взятый более крупным планом.
Снимок был совсем испорчен. Все же я разглядел одинокий, увенчанный
деревом утес, который отделяла от кряжа расщелина.
- Теперь у меня не осталось никаких сомнений, - признался я.
- Значит, мы не зря стараемся, - сказал профессор. - Смотрите, какие
успехи! Теперь будьте добры взглянуть на вершину этого утеса. Вы
что-нибудь видите там?
- Громадное дерево.
- А на дереве?
- Большую птицу.
Он подал мне лупу.
- Да, - сказал я, глядя сквозь нее, - на дереве сидит большая птица.
У нее довольно солидный клюв. Это, наверное, пеликан?
- Зрение у вас незавидное, - сказал профессор. - Это не пеликан и
вообще не птица. Да будет вам известно, что мне удалось подстрелить вот
это самое существо. И оно послужило единственным неоспоримым
доказательством, которое я вывез оттуда.
- Оно здесь, у вас? Наконец-то я увижу вещественное подтверждение
всех этих рассказов!
- Оно было у меня. К несчастью, катастрофа на реке погубила не только
негативы, но и эту мою добычу. Ее подхватило водоворотом, и, как я ни
старался спасти свое сокровище, в руке у меня осталась лишь половина
крыла. Я потерял сознание и очнулся только, когда меня вынесло на берег,
но этот жалкий остаток великолепного экземпляра был цел и невредим. Вот
он, перед вами.
Профессор вынул из ящика стола нечто, напоминающее, на мой взгляд,
верхнюю часть крыла огромной летучей мыши. Эта изогнутая кость с
перепончатой пленкой была по меньшей мере двух или более футов длиной.
- Летучая мышь чудовищных размеров? - высказал я свое предположение.
- Ничего подобного! - сурово осадил меня профессор. - Живя в
атмосфере высокого просвещения и науки, я и не подозревал, что основные
принципы зоологии так мало известны в широких кругах общества. Неужели вы
не знакомы с элементарнейшим положением сравнительной анатомии, которое
гласит, что крыло птицы представляет собой, в сущности, предплечье, тогда
как крыло летучей мыши состоит из трех удлиненных пальцев с перепонкой
между ними? В данном случае кость не имеет ничего общего с костью
предплечья, и вы можете убедиться собственными глазами в наличии всего
лишь одной перепонки. Следовательно, о летучей мыши нечего и вспоминать.
Но если это не птица и не летучая мышь, тогда с чем же мы имеем дело? Что
же это может быть?
Мой скромный запас знаний был исчерпан до дна.
- Право, затрудняюсь вам ответить, - сказал я.
Профессор открыл монографию, на которую уже ссылался раньше.
- Вот, - продолжал он, показывая мне какое-то чудовище с крыльями, -
вот великолепное изображение диморфодона, или птеродактиля, - крылатого
ящера юрского периода, а на следующей странице схема механизма его крыла.
Сравните ее с тем, что у вас в руках.
При первом же взгляде на схему я вздрогнул от изумления. Она
окончательно убедила меня. Спорить было нечего. Совокупность всех данных
сделала свое дело. Набросок, фотографии, рассказ профессора, а теперь и
вещественное доказательство! Что же тут еще требовать? Так я и сказал
профессору - сказал со всей горячностью, на какую был способен, ибо теперь
мне стало ясно, что к этому человеку относились несправедливо. Он
откинулся на спинку стула, прищурил глаза и снисходительно улыбнулся,
купаясь в лучах неожиданно блеснувшего на него солнца признания.
- Это величайшее в мире открытие! - воскликнул я, хотя во мне
заговорил темперамент не столько естествоиспытателя, сколько журналиста. -
Это грандиозно! Вы Колумб науки! Вы открыли затерянный мир! Я искренне
сожалею, что сомневался в истине ваших слов. Все это казалось мне
невероятным. Но я не могу не признать очевидных фактов, и они должны быть
столь же убедительны для всех.
Профессор замурлыкал от удовольствия.
- Что же вы предприняли дальше, сэр?
- Наступил сезон дождей, мистер Мелоун, а мои запасы продовольствия
пришли к концу. Я обследовал часть этого огромного горного кряжа, но
взобраться на него так и не смог. Пирамидальный утес, с которого я снял
выстрелом птеродактиля, оказался более доступным. Вспомнив свои
альпинистские навыки, я поднялся на него примерно до середины. Оттуда уже
можно было разглядеть плато, венчающее горный кряж. Оно было просто
необъятно! Куда ни посмотреть - на запад, на восток, - конца не видно этим
покрытым зеленью скалам. У подножия кряжа расстилаются болота и
непроходимые заросли, кишащие змеями и прочими гадами. Настоящий рассадник
лихорадки. Вполне понятно, что такие препятствия служат естественной
защитой для этой необыкновенной страны.
- А вы видели там еще какие-нибудь признаки жизни?
- Нет, сэр, не видел, но за ту неделю, что мы провели у подножия этих
скал, нам не раз приходилось слышать какие-то странные звуки, доносившиеся
откуда-то сверху.
- Но что же это за существо, которое нарисовал американец? Как он с
ним встретился?
- Я могу только предположить, что он каким-то образом проник на самую
вершину кряжа и увидел его там. Следовательно, туда есть какой-то путь.
Путь, несомненно, тяжелый, иначе все эти чудовища спустились бы вниз и
заполонили бы все вокруг. Уж в чем другом, а в этом не может быть
сомнений!
- Но как они очутились там?
- На мой взгляд, ничего загадочного тут нет, - сказал профессор. -
Объяснение напрашивается само собой. Как вам, вероятно, известно, Южная
Америка представляет собой гранитный материк. В отдаленные века в этом
месте, очевидно, произошло внезапное смещение пластов в результате
извержения вулкана. Не забудьте, что скалы эти базальтовые, следовательно,
они вулканического происхождения. Площадь величиной примерно с наше
графство Суссекс выперло вверх со всеми ее обитателями и отрезало от
остального материка отвесными скалами такой твердой породы, которой не
страшно никакое выветривание. Что же получилось? Законы природы потеряли
свою силу в этом месте. Всевозможные препятствия, обусловливающие борьбу
за существование во всем остальном мире, либо исчезли, либо в корне
изменились. Животные, которые в обычных условиях вымерли бы, продолжали
размножаться. Как вы знаете, и птеродактиль, и стегозавр относятся к
юрскому периоду, следовательно, оба они древнейшие животные в истории
Земли, уцелевшие только благодаря совершенно необычным, случайно
создавшимся условиям.
- Но добытые вами сведения не оставляют места для сомнений! Вам нужно
только представить их соответствующим лицам.
- Я сам так думал в простоте душевной, - с горечью ответил профессор.
- Могу сказать вам только одно: на деле все вышло по-другому - мне
приходилось на каждом шагу сталкиваться с недоверием, в основе которого
лежала людская тупость или зависть. Не в моем характере, сэр, пресмыкаться
перед кем-нибудь и доказывать свою правоту, когда мои слова берут под
сомнение. Я сразу же решил, что мне не подобает предъявлять вещественные
доказательства, которые были в моем распоряжении, Самая тема стала мне
ненавистной, я не хотел касаться ее ни единым словом. Когда мой покой
нарушали люди, подобные вам, люди, угождающие праздному любопытству толпы,
я был не в состоянии дать им отпор, не теряя при этом чувства собственного
достоинства. По характеру я, надо признаться, человек довольно горячий и,
если меня выведут из терпения, могу наделать всяких бед. Боюсь, что вам
пришлось испытать это на себе.
Я потрогал свой заплывший глаз, но смолчал.
- Миссис Челленджер постоянно ссорится со мной из-за этого, но,
по-моему, каждый порядочный человек поступал бы точно так же на моем
месте. Впрочем, сегодня я намерен явить пример выдержки и показать, как
воля может победить темперамент. Приглашаю вас полюбоваться этим зрелищем.
Он взял со стола карточку и протянул ее мне.
- Как видите, сегодня в восемь часов тридцать минут вечера в
Зоологическом институте состоится лекция довольно популярного
естествоиспытателя мистера Персиваля Уолдрона на тему "Скрижали веков."
Меня приглашают занять место в президиуме специально для того, чтобы я от
имени всех присутствующих выразил благодарность лектору. Так я и сделаю.
Но это не помешает мне - конечно, с величайшим тактом и осторожностью! -
обронить несколько замечаний, которые заинтересуют аудиторию и вызовут кое
у кого желание более обстоятельно ознакомиться с поднятыми мною вопросами.
Спорные моменты, разумеется, не будут затронуты, но все поймут, какие
глубокие проблемы таятся за моими словами. Я обещаю держать себя в руках.
Кто знает, может быть, моя сдержанность приведет к лучшим результатам.
- А мне можно прийти туда? - поспешил я спросить.
- Разумеется... разумеется, можно, - радушно ответил профессор.
Его любезность была почти так же ошеломительна, как и грубость. Чего
стоила одна его благодушная улыбка! Глаз почти не стало видно, а щеки
вспухли, превратившись в два румяных яблочка, подпертые снизу черной
бородой.
- Обязательно приходите. Мне будет приятно знать, что у меня есть по
крайней мере один союзник в зале, хоть и весьма беспомощный и несведущий в
вопросах науки. Народу соберется, вероятно, много, так как Уолдрон
пользуется большой популярностью, несмотря на то, что он шарлатан
чистейшей воды. Так вот, мистер Мелоун, я уделил вам гораздо больше
времени, чем предполагал. Отдельная личность не может монополизировать то,
что принадлежит всему человечеству. Буду рад увидеть вас сегодня вечером
на лекции. А пока разрешите вам напомнить, что материал, с которым я вас
ознакомил, ни в коей мере не подлежит огласке.
- Но мистер Мак-Ардл... это наш редактор... потребует от меня отчета
о беседе с вами.
- Скажите ему первое, что придет в голову. Между прочим, можете
намекнуть, что, если он пришлет ко мне кого-нибудь еще, я явлюсь к нему
сам, вооружившись хорошей плеткой. Во всем остальном полагаюсь на вас: ни
слова в печати! Так, прекрасно. Значит, в восемь тридцать - в
Зоологическом институте.
Он помахал мне на прощание рукой. Я увидел в последний раз его
румяные щеки, волнистую иссиня-черную бороду, дерзкие глаза и вышел из
комнаты.

Глава V. ЭТО ЕЩЕ НЕ ФАКТ!2
- Вот, леди и джентльмены, откуда пошли те чудовищные ящеры, которые
до сих пор вселяют в нас ужас, когда мы находим их скелеты в вельдских или
золенгофенских сланцах. К счастью, все они исчезли с нашей планеты задолго
до появления на ней первого человека.
- Это еще далеко не факт! - прогудел кто-то на эстраде.
Мистер Уолдрон был человек выдержанный, к тому же острый на язык, что
особенно почувствовал на себе джентльмен в красном галстуке, и перебивать
его было небезопасно. Но последняя реплика, очевидно, показалась ему
настолько нелепой, что он даже несколько растерялся. Такой же растерянный
вид бывает у шекспироведа, задетого яростным бэконианцем, или у астронома,
столкнувшегося с фанатиком, который утверждает, что Земля плоская. Мистер
Уолдрон умолк на секунду, а затем, повысив голос, с расстановкой повторил
свои последние слова:
- К счастью, все они исчезли с нашей планеты задолго до появления на
ней первого человека.
- Это еще не факт! - снова прогудел тот же голос.
Уолдрон бросил удивленный взгляд на сидевших за столом профессоров и
наконец остановился на Челленджере, который улыбался с закрытыми глазами,
словно во сне, откинувшись на спинку стула.
- А, понимаю! - Уолдрон пожал плечами. - Это мой друг профессор
Челленджер! - И под хохот всего зала он вернулся к прерванной лекции, как
будто дальнейшие пояснения были совершенно излишни.
Но этим дело не кончилось. Какой бы путь ни избирал докладчик,
блуждая в дебрях прошлого, все они неизменно приводили его к упоминанию об
исчезнувших доисторических животных, что немедленно исторгало из груди
профессора тот же зычный рев. В зале уже предвосхищали заранее каждую его
реплику и встречали ее восторженным гулом. Студенты, сидевшие тесно,
сомкнутыми рядами, не оставались в долгу, и, как только черная борода
Челленджера приходила в движение, сотни голосов, не давая ему открыть рот,
дружно вопили: "Это еще не факт!. - а из передних рядов неслись
возмущенные крики: "Тише! Безобразие!. Уолдрон, лектор опытный, закаленный
в боях, окончательно растерялся. Он замолчал, потом начал что-то
бормотать, запинаясь на каждом слове и повторяя уже сказанное, увяз в
длиннейшей фразе и под конец набросился на виновника всего беспорядка.
- Это переходит всякие границы! - разразился он, яростно сверкая
глазами. - Профессор Челленджер, я прошу вас прекратить эти возмутительные
и неприличные выкрики!
Зал притих. Студенты замерли от восторга: высокие олимпийцы затеяли
ссору у них на глазах! Челленджер не спеша высвободил свое грузное тело из
объятий кресла.
- А я, в свою очередь, прошу вас, мистер Уолдрон, перестаньте
утверждать то, что противоречит научным данным, - сказал он.
Эти слова вызвали настоящую бурю. В общем шуме и хохоте слышались
только отдельные негодующие выкрики: "Безобразие!., "Пусть говорит!.,
"Выгнать его отсюда!., "Долой с эстрады!., "Это нечестно - дайте ему
высказаться!.... Председатель вскочил с места и, слабо взмахивая руками,
взволнованно забормотал что-то. Из тумана этой невнятицы выбивались только
отдельные отрывочные слова: "Профессор Челленджер... будьте добры... ваши
соображения... после.... Нарушитель порядка отвесил ему поклон, улыбнулся,
погладил бороду и снова ушел в кресло. Разгоряченный этой перепалкой и
настроенный весьма воинственно, Уолдрон продолжал лекцию. Высказывая время
от времени какое-нибудь положение, он бросал злобные взгляды на своего
противника, который, казалось, дремал, развалившись в кресле, все с той же
блаженной широкой улыбкой на устах.
И вот лекция кончилась. Подозреваю, что несколько преждевременно, ибо
заключительная ее часть была скомкана и как-то не вязалась с предыдущей.
Грубая помеха нарушила ход мыслей лектора. Аудитория осталась
неудовлетворенной и ждала дальнейшего развертывания событий.
Уолдрон сел на место, председатель чирикнул что-то, и вслед за этим
профессор Челленджер подошел к краю эстрады. Памятуя об интересах своей
газеты, я записал его речь почти дословно.
- Леди и джентльмены, - начал он под сдержанный гул в задних рядах. -
Прошу извинения, леди, джентльмены и дети... Сам того не желая, я упустил
из виду значительную часть слушателей. (Шум в зале. Пережидая его.
профессор благостно кивает своей огромной головой и высоко поднимает руку,
словно осеняя толпу благословением.) Мне было предложено выразить
благодарность мистеру Уолдрону за его весьма картинную и занимательную
лекцию, которую мы с вами только что прослушали. С некоторыми тезисами
этой лекции я не согласен, о чем счел своим долгом заявить без всяких
отлагательств. Тем не менее факт остается фактом: мистер Уолдрон справился
со своей задачей, которая заключалась в том, чтобы изложить в
общедоступной и занимательной форме историю нашей планеты, вернее, то, что
он понимает под историей нашей планеты. Популярные лекции очень легко
воспринимаются, но... (тут Челленджер блаженно улыбнулся и бросил взгляд
на лектора) мистер Уолдрон, конечно, извинит меня, если я скажу, что такие
лекции в силу особенностей изложения всегда бывают поверхностны и
недоброкачественны с точки зрения науки, ибо лектор так или иначе, а
должен приспосабливаться к невежественной аудитории. (Иронические возгласы
с мест.) Лекторы-популяризаторы по сути своей паразиты. (Протестующий жест
со стороны возмущенного Уолдрона.) Они используют в целях наживы или
саморекламы работу своих безвестных, придавленных нуждой собратьев. Самый
незначительный успех, достигнутый в лаборатории, - один из тех кирпичиков,
что идут на сооружение храма науки, - перевешивает все полученное из
вторых рук, перевешивает всякую популяризацию, которая может поразвлечь
часок, но не принесет никаких ощутимых результатов. Я напоминаю об этой
общеизвестной истине отнюдь не из желания умалить заслуги мистера
Уолдрона, но для того, чтобы вы не теряли чувства пропорции, принимая
прислужника за высшего жреца науки. (Тут мистер Уолдрон шепнул что-то
председателю, который привстал с места и обратил несколько суровых слов к
стоявшему перед ним графину с водой.) Но довольно об этом. (Громкие
одобрительные крики.) Позвольте мне перейти к вопросу, представляющему
более широкий интерес. В каком месте я, самостоятельный исследователь, был
вынужден поставить под вопрос осведомленность нашего лектора? В том, где
речь шла об исчезновении с поверхности Земли некоторых видов животной
жизни. Я не дилетант и выступаю здесь не как популяризатор, а как человек,
научная добросовестность которого заставляет его строго придерживаться
фактов. И поэтому я настаиваю на том, что мистер Уолдрон глубоко
ошибается, утверждая, будто так называемые доисторические животные исчезли
с лица Земли. Ему не приходилось видеть их, но это еще ничего не
доказывает. Они действительно являются, как он выразился, нашими предками,
но не только предками, добавлю я, а и современниками, которых можно
наблюдать во всем их своеобразии - отталкивающем, страшном своеобразии.
Для того, чтобы пробраться в те места, где они обитают, нужны только
выносливость и смелость. Животные, которых мы относили к юрскому периоду,
чудовища, которым ничего не стоит растерзать на части и поглотить самых
крупных и самых свирепых из наших млекопитающих, существуют до сих пор...
(Крики: "Чушь! Докажите! Откуда вы это знаете? Это еще не факт!..) Вы меня
спрашиваете, откуда я это знаю? Я знаю это, потому что побывал в тех
местах, где они живут. Знаю, потому что видел таких животных...
(Аплодисменты, оглушительный шум и чей-то голос: "Лжец!..) Я лжец?
(Единодушное: "Да, да!..) Кажется, меня назвали лжецом? Пусть этот человек
встанет с места, чтобы я мог увидеть его. (Голос: "Вот он, сэр!. - и над
головами студентов взлетает яростно отбивающийся маленький человечек в
очках, совершенно безобидный на вид.) Это вы осмелились назвать меня
лжецом? ("Нет, сэр!. - кричит тот и, словно петрушка, ныряет вниз.) Если
кто-либо из присутствующих сомневается в моей правдивости, я охотно
побеседую с ним после заседания. ("Лжец!..) Кто это сказал? (Опять
безобидная жертва взмывает высоко в воздух, отчаянно отбиваясь от своих
мучителей.) Вот я сейчас сойду с эстрады, и тогда... (Дружные крики:
"Просим, дружок, просим!. Заседание на несколько минут прерывают.
Председатель вскакивает с места и размахивает руками, словно дирижер.
Профессор окончательно разъярен. Он стоит, выпятив вперед бороду,
багровый, с раздувающимися ноздрями.) Все великие новаторы встречали
недоверие толпы, а недоверие - это клеймо дураков! Когда к вашим ногам
кладут великие открытия, у вас не хватает интуиции, не хватает
воображения, чтобы осмыслить их. Вы способны только поливать грязью людей,
которые рисковали жизнью, завоевывая новые просторы науки. Вы поносите
пророков! Галилей, Дарвин и я... (Продолжительные крики и полный
беспорядок в зале.)
Все это я извлек из своих торопливых записей, которые хоть и были
сделаны на месте, но не могут дать должного представления о хаосе,
воцарившемся к этому времени в аудитории. Началось такое столпотворение,
что некоторые дамы уже спасались бегством. Общему настроению поддались не
только студенты, но и более солидная публика. Я сам видел, как седобородые
старцы вскакивали с мест и потрясали кулаками, гневаясь на закусившего
удила профессора. Многолюдное собрание бурлило и кипело, точно вода в
котле. Профессор шагнул вперед и воздел руки кверху. В этом человеке
чувствовалась такая сила и мужественность, что крикуны постепенно смолкли,
усмиренные его повелительным жестом и властным взглядом. И зал притих,
приготовившись слушать.
- Я не стану вас задерживать, - продолжал Челленджер. - Стоит ли
попусту тратить время? Истина остается истиной, и ее не поколебать
никакими бесчинствами глупых юнцов и, с сожалением должен добавить, не
менее глупых пожилых джентльменов. Я утверждаю, что мною открыто новое
поле для научных исследований. Вы это оспариваете. (Общие крики.) Так
давайте же проведем испытание. Согласны ли вы избрать из вашей среды
одного или нескольких представителей, которые проверят справедливость моих
слов?
Профессор сравнительной анатомии мистер Саммерли, высокий желчный
старик, в суховатом облике которого было что-то, придававшее ему сходство
с богословом, поднялся с места. Он пожелал узнать, не являются ли
заявления профессора Челленджера результатом его поездки в верховья реки
Амазонки, предпринятой два года тому назад.
Профессор Челленджер ответил утвердительно.
Далее мистер Саммерли осведомился, каким это образом профессору
Челленджеру удалось сделать новое открытие в местах, обследованных
Уоллесом, Бейтсом и другими учеными, пользующимися вполне заслуженной
известностью.
Профессор Челленджер ответил на это, что мистер Саммерли,
по-видимому, спутал Амазонку с Темзой. Амазонка гораздо больше Темзы, и
если мистеру Саммерли угодно знать, река Амазонка и соединяющаяся с ней
притоком река Ориноко покрывают в общей сложности площадь в пятьдесят
тысяч квадратных миль. Поэтому нет ничего удивительного, если на таком
огромном пространстве один исследователь обнаружит то, чего не могли
заметить его предшественники.
Мистер Саммерли возразил с кислой улыбкой, что ему хорошо известна
разница между Темзой и Амазонкой, заключающаяся в том, что любое
утверждение касательно первой легко можно проверить, чего нельзя сказать о
второй. Он был бы премного обязан профессору Челленджеру, если б тот
указал, под какими градусами широты и долготы лежит та местность, где
обретаются доисторические животные.
Профессор Челленджер ответил, что до сих пор он воздерживался от
сообщения подобных сведений, имея на это веские основания, но сейчас -
конечно, с некоторыми оговорками - он готов представить их комиссии,
избранной аудиторией. Может быть, мистер Саммерли согласен войти в эту
комиссию и лично проверить правильность утверждения профессора
Челленджера?
Мистер Саммерли. Да, согласен. (Бурные аплодисменты.)
Профессор Челленджер. Тогда я обязуюсь представить все необходимые
сведения, которые помогут вам добраться до места. Но, поскольку мистер
Саммерли намерен проверять меня, я считаю справедливым, чтобы его тоже
кто-нибудь проверял. Не скрою от вас, что путешествие будет сопряжено со
многими трудностями и опасностями. Мистеру Саммерли необходим спутник
помоложе. Может быть, желающие найдутся здесь в зале?
Вот так нежданно-негаданно наступает перелом в жизни человека! Мог ли
я подумать, входя, в этот зал, что я стою на пороге самых невероятных
приключений, таких, которые мне даже не мерещились! Но Глэдис! Разве не об
этом она говорила? Глэдис благословила бы меня на такой подвиг. Я вскочил
с места. Слова сами собой сорвались у меня с языка. Мой сосед Тарп Генри
тянул меня за пиджак и шептал:
- Сядьте, Мелоун! Не стройте из себя дурака при всем честном народе!
В ту же минуту я увидел, как в одном из первых рядов поднялся
какой-то высокий рыжеватый человек. Он сердито сверкнул на меня глазами,
но я не сдался.
- Господин председатель, я хочу ехать! - повторил я.
- Имя, имя! - требовала публика.
- Меня зовут Эдуард Дан Мелоун. Я репортер "Дейли-газетт." Даю слово,
что буду совершенно беспристрастным свидетелем.
- А ваше имя, сэр? - обратился председатель к моему сопернику.
- Лорд Джон Рокстон. Я бывал на Амазонке, хорошо знаю эти места и
поэтому имею все основания предлагать свою кандидатуру.
- Лорд Джон Рокстон пользуется мировой известностью как
путешественник и охотник, - сказал председатель. - Но участие в этой
экспедиции представителя прессы было бы не менее желательно.
- В таком случае, - сказал профессор Челленджер, - я предлагаю, чтобы
настоящее собрание уполномочило обоих этих джентльменов сопровождать
профессора Саммерли в его путешествии, целью которого будет расследование
правильности моих слов.
Под крики и аплодисменты всего зала наша судьба была решена, и я,
ошеломленный огромными перспективами, которые вдруг открылись перед моим
взором, смешался с людским потоком, хлынувшим к дверям. Выйдя на улицу, я
смутно, как сквозь сон, увидел толпу, с хохотом несущуюся по тротуару, и в
самом центре ее чью-то руку, вооруженную тяжелым зонтом, который так и
ходил по головам студентов. Потом электрическая карета профессора
Челленджера тронулась с места под веселые крики озорников и стоны
пострадавших, и я зашагал дальше по Риджент-стрит, поглощенный мыслями о
Глэдис и о том, что ждало меня впереди.
Вдруг кто-то дотронулся до моего локтя. Я оглянулся и увидел, что на
меня насмешливо и властно смотрят глаза того высокого, худого человека,
который вызвался вместе со мной отправиться в эту необычайную экспедицию.
- Мистер Мелоун, если не ошибаюсь? - сказал он. - Отныне мы с вами
будем товарищами, не так ли? Я живу в двух шагах отсюда, в "Олбени." Может
быть, вы уделите мне полчаса? Я очень хочу потолковать с вами кое о чем.

Глава VI. МЕНЯ НАЗЫВАЛИ БИЧОМ БОЖИИМ2
Я рассказал вкратце о событиях сегодняшнего утра. Лорд Рокстон
внимательно меня выслушал, потом принес карту Южной Америки и разложил ее
на столе.
- Челленджер говорит правду, чистейшую правду, - серьезно сказал он.
- И я, заметьте, утверждаю это не наобум. Южная Америка - моя любимая
страна, и если, скажем, проехать ее насквозь, от Дарьенского залива до
Огненной Земли, то ничего более величественного и более пышного не найдешь
на всем земном шаре. Эту страну мало знают, а какое ее ждет будущее, об
этом никто и не догадывается. Я изъездил Южную Америку вдоль и поперек, в
периоды засухи побывал в тех местах, где у меня завязалась война с
работорговцами, о которой я вам уже рассказывал. Да, действительно, мне
приходилось слышать там много разных легенд. Это всего лишь индейские
предания, но за ними, безусловно, что-то кроется. Чем ближе узнаешь Южную
Америку, друг мой, тем больше начинаешь верить, что в этой стране все
возможно, решительно все! Люди передвигаются там по узким речным долинам,
а за этими долинами начинается полная неизвестность. Вот здесь, на
плоскогорье Мату-Гросу - он показал сигарой место на карте, - или в этом
углу, где сходятся границы трех государств, меня ничто не удивит. Как
сказал сегодня Челленджер, Амазонка орошает площадь в пятьдесят тысяч
квадратных миль, поросших тропическим лесом, площадь, почти равную всей
Европе. Не покидая бразильских джунглей, мы с вами могли бы находиться
друг от друга на расстоянии, отделяющем Шотландию от Константинополя.
Человек только кое-где смог продраться сквозь эту чащу и протоптать в ней
тропинки. А что бывает в периоды дождей? Уровень воды в Амазонке
поднимается по меньшей мере на сорок футов и превращает все кругом в
непролазную топь. В такой стране только и следует ждать всяких чудес и
тайн. И почему бы нам не разгадать их? А помимо всего прочего, - странное
лицо лорда Рокстона озарилось довольной улыбкой, - там на каждом шагу
придется рисковать жизнью, а мне, как спортсмену, ничего другого и не
нужно. Я точно старый мяч для гольфа - белая краска с меня давно стерлась,
так что теперь жизнь может распоряжаться мной как угодно: царапин не
останется. А риск, милый юноша, придает нашему существованию особенную
остроту. Только тогда и стоит жить. Мы слишком уж изнежились, потускнели,
привыкли к благоустроенности. Нет, дайте мне винтовку в руки, безграничный
простор и необъятную ширь горизонта, и я пущусь на поиски того, что стоит
искать. Чего только я не испробовал в своей жизни: и воевал, и участвовал
в скачках, и летал на аэроплане, - но охота на чудовищ, которые могут
присниться только после тяжелого ужина, - это для меня совсем новое
ощущение! - Он весело рассмеялся, предвкушая то, что его ждало впереди.
Может быть, я слишком увлекся описанием своего нового знакомого, но
нам предстоит провести много дней вместе, и поэтому мне хочется передать
свое первое впечатление об этом человеке со всеми особенностями его
характера, речи и мышления. Только необходимость везти в редакцию отчет о
заседании и заставила меня покинуть лорда Рокстона. Когда я уходил от
него, он сидел в кресле, залитый красноватым светом лампы, смазывал затвор
своей любимой винтовки и негромко посмеивался, раздумывая о тех
приключениях, которые нам готовила судьба. И я проникся твердой
уверенностью, что если нас ждут опасности, то более хладнокровного и более
отважного спутника, чем лорд Рокстон, мне не найти во всей Англии.
Как ни утомили меня необычайные происшествия этого дня, все же я
долго сидел с редактором отдела "Последние новости. Мак-Ардлом, разъясняя
ему все обстоятельства дела, которые он считал необходимым завтра же
довести до сведения нашего патрона, сэра Джорджа Бомонта. Мы условились,
что я буду присылать подробные отчеты обо всех своих приключениях в форме
писем к Мак-Ардлу и что они будут печататься в газете либо сразу же по
мере их получения, либо потом - в зависимости от санкции профессора
Челленджера, ибо мы еще не знали, каковы будут условия, на которых он
согласится дать нам сведения, необходимые для путешествия в Неведомую
страну. В ответ на запрос по телефону мы не услышали от профессора ничего
другого, кроме яростных нападок на прессу, но потом он все же сказал, что,
если его известят о дне и часе нашего отъезда, он доставит на пароход те
инструкции, которые сочтет нужными. Наш второй запрос остался совсем без
ответа, если не считать жалобного лепета миссис Челленджер, умолявшей нас
не приставать более к ее супругу, так как он и без того разгневан сверх
всякой меры. Третья попытка, сделанная в тот же день, была пресечена
оглушительным треском, и вскоре вслед за этим центральная станция
уведомила нас, что у профессора Челленджера разбита телефонная трубка.
После этого мы уже не пытались говорить с ним.
А теперь, мои терпеливые читатели, я прекращаю свою беседу с вами.
Отныне (если только продолжение этого рассказа когда-нибудь дойдет до вас)
вы будете узнавать о моих дальнейших приключениях только через газету. Я
вручаю редактору отчет о событиях, послуживших толчком к одной из самых
замечательных экспедиций, какие знает мир, и если мне не суждено будет
вернуться в Англию, вы узнаете по крайней мере, что ей предшествовало.
Я дописываю свой отчет в салоне парохода "Франциск." Лоцман заберет
его с собой и передаст на хранение мистеру Мак-Ардлу. В заключение, пока я
не захлопнул записную книжку, позвольте мне набросать еще одну картину -
картину, которая останется со мной как последнее воспоминание о родине.
Поздняя весна, промозглое, туманное утро; моросит холодный, мелкий
дождь. По набережной шагают три фигуры в глянцевитых макинтошах. Они
направляются к сходням большого парохода, на которой уже поднят синий
флаг. Впереди них носильщик везет тележку, нагруженную чемоданами,
портпледами и винтовками в чехлах.
Долговязый, унылый профессор Саммерли идет, волоча ноги и понурив
голову, как человек, горько раскаивающийся в содеянном. Лорд Джон Рокстон
в охотничьем кепи и кашне шагает бодро, и его живое, тонкое лицо сияет от
счастья. Что касается меня, то я нисколько не сомневаюсь, что всем своим
видом выражаю радость; ведь предотъездная суета и горечь прощания остались
позади.
Мы уже совсем близко от парохода - и вдруг сзади раздается чей-то
голос. Это профессор Челленджер, который обещал проводить нас. Он бежит за
нами, тяжело отдуваясь, весь красный и страшно сердитый.
- Нет, благодарю вас, - говорит профессор. - Не имею ни малейшего
желания лезть на пароход. Мне надо сказать вам несколько слов, а это можно
сделать и здесь. Не воображайте, пожалуйста, что вы так уж меня
разодолжили своей поездкой. Мне это глубоко безразлично, и я ни в коей
мере не считаю себя обязанным вам. Истина остается истиной, и все те
расследования, которые вы собираетесь производить, никак на нее не
повлияют и смогут лишь разжечь страсти разных невежд. Необходимые вам
сведения и мои инструкции находятся вот в этом запечатанном конверте. Вы
вскроете его лишь тогда, когда приедете в город Манаус на Амазонке, но не
раньше того дня и часа, которые указаны на конверте. Вы меня поняли?
Полагаюсь на вашу порядочность и надеюсь, что все мои условия будут
соблюдены в точности. Мистер Мелоун, я не намерен налагать запрет на ваши
корреспонденции, поскольку целью вашего путешествия является освещение
фактической стороны дела. Требую от вас только одного: не указывайте
точно, куда вы едете, и не разрешайте опубликовывать отчет об экспедиции
до вашего возвращения. Прощайте, сэр! Вам удалось несколько смягчить мое
отношение к той презренной профессии, представителем которой, к несчастью,
являетесь и вы сами. Прощайте, лорд Джон! Насколько мне известно, наука
для вас - книга за семью печатями. Но охотой в тех местах вы останетесь
довольны. Не сомневаюсь, что со временем в "Охотнике. появится ваша
заметка о том, как вы подстрелили диморфодона. Прощайте и вы, профессор
Саммерли. Если в вас еще не иссякли способности к самоусовершенствованию,
в чем, откровенно говоря, я сомневаюсь, то вы вернетесь в Лондон
значительно поумневшим.
Он круто повернулся, и минуту спустя я увидел с палубы его
приземистую фигуру, пробирающуюся сквозь толпу к поезду.
Мы уже вышли в Ла-Манш. Раздается последний звонок, оповещающий о
том, что пора сдавать письма. Сейчас мы распрощаемся с лоцманом.
А теперь .вперед, корабль, плыви вперед!." Да хранит бог всех нас - и
тех, кто остался на берегу, и тех, кто надеется на благополучное
возвращение домой.

Глава VII. ЗАВТРА МЫ УХОДИМ В НЕВЕДОМОЕ2
Лорд Джон положил часы на стол рядом с собой.
- Еще семь минут, - сказал он. - Старикашка весьма пунктуален.
Профессор Саммерли криво усмехнулся и протянул к конверту свою худую
руку.
- По-моему, безразлично, когда вскрыть, сейчас или через семь минут,
- сказал он. - Это все то же шарлатанство и кривляние, которыми, к
сожалению, славится автор письма.
- Нет, уж если играть, так по всем правилам, - возразил лорд Джон. -
Парадом командует старик Челленджер, и нас занесло сюда по его милости. С
нашей стороны будет просто неприлично, если мы не выполним его
распоряжений в точности.
- Бог знает что! - рассердился профессор. - Меня и в Лондоне это
возмущало, а чем дальше, тем становится все хуже и хуже! Я не знаю, что
заключается в этом конверте, но если в нем нет совершенно точного
маршрута, я сяду на первый же пароход и постараюсь захватить "Боливию. в
Паре. В конце концов у меня найдется работа поважнее, чем разоблачать
бредни какого-то маньяка. Ну, Рокстон, теперь уже пора,
- Да, время истекло, - сказал лорд Джон. - Можете давать сигнал.
Он вскрыл конверт перочинным ножом, вынул оттуда сложенный пополам
лист бумаги, осторожно расправил его и положил на стол. Бумага была
совершенно чистая. Лорд Джон перевернул лист другой стороной. Там тоже
ничего не было. Мы растерянно переглядывались и молчали, но наступившую
тишину вдруг прервал презрительный смех профессора Саммерли.
- Это же чистосердечное признание! - воскликнул он. - Что вам еще
нужно? Человек сам подтвердил собственное мошенничество. Нам остается
только вернуться домой и назвать его во всеуслышание наглым обманщиком,
кем он и является на самом деле.
- Симпатические чернила! - вырвалось у меня.
- Вряд ли, - ответил лорд Рокстон, поднимая бумагу на свет. - Нет,
дорогой юноша, незачем себя обманывать. Ручаюсь чем угодно, что на этом
листке ничего не было написано.
- Разрешите войти? - прогудел чей-то голос с веранды.
Приземистая фигура появилась в освещенном квадрате двери. Этот голос!
Эта непомерная ширина плеч! Мы дружно вскрикнули и повскакали с мест,
когда перед нами в нелепой детской соломенной шляпе с цветной ленточкой, в
парусиновых башмаках, носки которых он при каждом шаге выворачивал в
стороны, вырос сам Челленджер. Он остановился на ярком свету, засунул руки
в карманы куртки, выпятил вперед свою роскошную ассирийскую бороду и
устремил на нас дерзкий взгляд из-под полуопущенных век.
- Все-таки опоздал на несколько минут, - оказал он, вынимая из
кармана часы. - Вручая вам этот конверт, я, признаться, не рассчитывал,
что вы вскроете его, так как мною с самого начала было решено
присоединиться к вам раньше указанного часа. Виновники этой досадной
задержки - болван лоцман и в равной степени некстати подвернувшаяся мель.
Боюсь, что я волей-неволей предоставил моему коллеге профессору Саммерли
прекрасный повод поиздеваться надо мной.
- Должен вам заметить, сэр, - довольно строгим тоном сказал лорд
Джон, - что ваш приезд несколько облегчает создавшееся неприятное
положение, так как мы уже решили, что наша экспедиция подошла к
преждевременному концу. Тем не менее я отказываюсь понимать, что вас
заставило пуститься на такие странные шутки.
Вместо ответа профессор Челленджер подошел к столу, поздоровался за
руку со мной и с лордом Джоном, отвесил оскорбительно вежливый поклон
профессору Саммерли и сел в плетеное кресло, которое скрипнуло и так и
заходило ходуном под его тяжестью.
- У вас все готово, чтобы двинуться в путь? - спросил он.
- Можно выехать хоть завтра.
- Так и сделаем. Теперь вам не понадобится никаких карт, никаких
указаний - я сам буду вашим проводником, цените это! Я с самого начала
решил возглавить экспедицию, и вы убедитесь, что ни одна, даже самая
подробная карта не заменит вам моего опыта, моего руководства. Что же
касается этой невинной хитрости с конвертом, так если б я посвятил вас
заранее в свои планы, мне пришлось бы отбиваться от ваших настоятельных
просьб ехать сюда всем вместе.
- От меня вы бы этого не дождалось, сэр! - с жаром воскликнул
профессор Саммерли. - Разве лишь если б на всем Атлантическом океане не
нашлось другого парохода!
Челленджер только махнул в его сторону волосатой ручищей.
- Здравый смысл подскажет вам, что я руководствовался правильными
соображениями. Мне нужно было сохранить за собой свободу действий, с тем
чтобы появиться здесь в тот момент, когда мое присутствие окажется
необходимым. Этот момент наступил. Теперь ваша судьба в надежных руках. Вы
доберетесь до места. Отныне руководить экспедицией буду я. Прошу вас
закончить за сегодняшний день все приготовления, чтобы завтра ранним утром
мы могли сняться с места. Мое время драгоценно, ваше тоже, хоть и в
меньшей степени. Поэтому предлагаю как можно скорее проделать весь путь, а
в конце его я покажу вам то, ради чего вы сюда приехали.
Лорд Джон Рокстон уже несколько дней назад зафрахтовал большой
паровой катер "Эсмеральда., на котором мы должны были отправиться вверх по
Амазонке. Время года не играло никакой роли при отправке нашей экспедиции,
так как температура здесь держится в пределах двадцати пяти-тридцати
градусов и зимой и летом. Другое дело - период дождей: он длится с декабря
по май, и вода в реке постепенно поднимается больше чем на двенадцать
метров сверх обычного уровня. Амазонка выходит из берегов, заливает
огромные пространства, превращая обширный район - местное название его
Гапо - в сплошные топи, по которым если пойти пешком, то увязнешь, а на
лодке не проедешь из-за мелководья. К июню вода начинает спадать, а в
октябре или ноябре уровень ее достигает низшей точки. Отправка нашей
экспедиции совпадала именно с тем периодом, когда величественная река со
всеми ее притоками держится более или менее в берегах.
Течение в Амазонке довольно медленное, так как уклон ее русла не
превышает восьми дюймов на милю. Вряд ли есть на свете река, более удобная
для навигации. Преобладающие ветры здесь юго-восточные, и до границы Перу
парусные суда добираются быстро, а обратно идут вниз по течению. Что
касается нашей "Эсмеральды., то ход ее благодаря прекрасной машинной части
не зависел от ленивой реки, и мы двигались с такой быстротой, точно это
была не Амазонка, а стоячий пруд.
Первые три дня наш катер держал курс на северо-запад, вверх по
течению. Хотя устье Амазонки находится от этих мест на расстоянии
нескольких тысяч миль, она настолько широка здесь, что с середины реки оба
берега кажутся еле заметной линией где-то у самого горизонта. На четвертый
день после нашего отплытия из Манауса мы свернули в один из притоков,
который в устье почти не уступал по ширине самой Амазонке, но вскоре начал
быстро суживаться. Прошло еще два дня, и мы подошли к какому-то индейскому
поселку, где профессор предложил нам высадиться, а "Эсмеральду. отправил
обратно в Манаус. Скоро начнутся пороги, пояснил он, и катеру тут делать
нечего. По секрету же добавил, что мы приблизились к преддверию Неведомой
страны и, следовательно, чем меньше народу будет посвящено в нашу тайну,
тем лучше. С этой же целью он взял с каждого из нас честное слово, что мы
не опубликуем и не разгласим устно точных сведений о географическом
положении того места, куда направляется экспедиция, а всех слуг заставил
торжественно поклясться в соблюдении тайны. Все это вынуждает меня к
известной сдержанности в изложении событий, и я предупреждаю читателей,
что на тех картах или чертежах, которые, возможно, придется приложить к
моему повествованию, будет правильно только взаимное расположение
отдельных мест, но не координаты их, и, следовательно, пользоваться этими
данными, для того чтобы проникнуть в Неведомую страну, не рекомендуется.
Чем бы ни руководствовался профессор Челленджер, столь ревностно сохраняя
свою тайну, мы не могли не повиноваться ему, ибо он действительно был
способен скорее сорвать экспедицию, чем хоть на йоту отступить от
поставленных нам условий.
Второго августа мы простились с "Эсмеральдой., тем самым порвав
последнее звено, связующее нас с миром. За четыре дня, которые прошли с
тех пор, профессор нанял у индейцев два больших челна, настолько легких
(они были сделаны из звериных шкур, натянутых на бамбуковый каркас), что в
случае необходимости мы могли бы перетаскивать их на руках. В эти челны
было погружено все наше снаряжение, а в качестве добавочных гребцов мы
наняли еще двух индейцев по имени Ипету и Атака, кажется, тех самых,
которые сопровождали профессора Челленджера в его первом путешествии. Оба
они, по-видимому, были вне себя от ужаса, когда им предложили снова
отправиться в те края, но в быту индейцев вождь до сих пор пользуется
патриархальной властью, и, если какая-либо сделка кажется ему выгодной,
его соплеменникам рассуждать не приходится.
Итак, завтра мы уходим в Неведомое. Первую свою корреспонденцию я
отправлю с попутной лодкой, и, быть может, для тех, кто интересуется нашей
судьбой, эта весточка о нас будет последней. Я посылаю ее на ваше имя,
дорогой мистер Мак-Ардл, как мы и условились. Сокращайте, правьте мои
письма, словом, делайте с ними все, что найдете нужным, - полагаюсь на
присущий вам такт.
Судя по весьма уверенному виду нашего предводителя, он собирается
доказать свою правоту на деле, и я вопреки упорному скептицизму профессора
Саммерли не сомневаюсь, что мы действительно накануне величайших и
поразительных событий.

Глава VIII. НА ПОДСТУПАХ К НОВОМУ МИРУ2
Они злобно ели друг друга глазами, а в это время по лесу еле слышным
шепотом проносилось эхо: "Убьем, убьем... Если сможем, убьем..
Вечером мы вывели челны на середину реки, приспособив вместо якорей
тяжелые камни, и подготовились к возможному нападению. Однако ночь прошла
спокойно, и с рассветом мы двинулись дальше под затихавшую вдали
барабанную дробь. Около трех часов дня нам преградили путь высокие пороги,
тянувшиеся мили на полторы, те самые, на которых профессор Челленджер
потерпел крушение в свою первую экспедицию.
Сознаюсь, что вид этих порогов подбодрил меня: это было первое, хоть
и слабое подтверждение достоверности рассказов Челленджера.
Индейцы перенесли сквозь густой кустарник сначала челны, потом
снаряжение, а мы, четверо белых, с винтовками в руках шли цепочкой,
прикрывая их от той опасности, которая могла нагрянуть из лесу. К вечеру
наша партия благополучно миновала пороги, поднялась миль на десять вверх
по реке и остановилась на ночлег. По моим примерным расчетам, к этому
времени Амазонка была уже по меньшей мере на сотни миль позади нас.
Рано утром на следующий день произошли важные события. Профессор
Челленджер с самого рассвета вглядывался в оба берега, явно чем-то
обеспокоенный. Но вот он радостно вскрикнул и показал на дерево, низко
нависшее над водой.
- Как по-вашему, что это? - спросил он.
- Пальма ассаи, конечно, - сказал Саммерли.
- Правильно. И эта самая пальма служила мне главной приметой. Еще с
полмили вверх по тому берегу, и мы подойдем к скрытому в чаще протоку.
Удивительнее всего, что деревья стоят там сплошной стеной. Вон видите:
темный кустарник сменяется светло-зеленым тростником. Там среди высоких
тополей и есть потайная дверь в Неведомую страну. Сейчас вы сами во всем
убедитесь. Ну, вперед!
И действительно, нам оставалось только поражаться. Подплыв к тому
месту, где начинались заросли светло-зеленого тростника, мы врезались в
них, потом ярдов сто вели оба челна, отталкиваясь от берега шестами, и
наконец вышли в тихую неглубокую речку с песчаным дном, видневшимся сквозь
прозрачную воду. Ее узкие берега были одеты пышной зеленью.
Тот, кто не заметил бы, что вместо густого кустарника здесь растет
тростник, никогда бы не догадался о существовании этой речки и
открывающегося за ней волшебного царства.
Да, это было поистине волшебное царство! Такое великолепие может
нарисовать только самая пылкая фантазия. Густые ветви сплетались у нас над
головой, образуя естественный зеленый свод, а сквозь этот живой туннель
струилась прозрачно-зеленая река. Прекрасная сама по себе, она казалась
еще чудеснее от тех причудливых бликов, которые роняли на нее смягченные
зеленью яркие лучи солнца. Чистая, как хрусталь, недвижная, как зеркало,
зеленеющая у берегов, как айсберг, водная гладь сверкала сквозь резную
арку листвы, подергиваясь рябью под ударами наших весел. Это был путь,
достойный страны чудес, в которую он вел.
Теперь индейцы никак не давали о себе знать, зато животные стали
попадаться чаще, и их доверчивость свидетельствовала о том, что они еще не
встречались с охотником. Пушистые бархатисто-черные обезьянки с
ослепительно-белыми зубами и лукавыми глазками провожали нас пронзительной
трескотней. Иногда с тяжелым всплеском срывался с берега в воду кайман.
Раз как-то грузный тапир выглянул из кустов и, постояв минуту, побрел в
чащу. Потом среди деревьев мелькнуло гибкое тело крупной пумы; она
обернулась на ходу, и из-за рыжего плеча на нас сверкнули полные ненависти
зеленые глаза. Птиц здесь было множество, особенно болотных. На каждом
стволе, нависшем над водой, стайками сидели ибисы, цапли, аисты - голубые,
ярко-красные, белые, а кристально чистая вода так и кишела рыбами всех
цветов радуги.
Мы плыли по этому золотисто-зеленому туннелю три дня. Глядя вдаль,
трудно было отличить, где кончается зеленая вода и где начинается зеленый
свод над ней. Ничто не нарушало глубокого покоя этой реки, следов человека
здесь не было.
- Индейцев нет. Они боятся Курупури, - сказал как-то Гомес.
- Курупури - это лесной дух, - пояснил лорд Джон. - Здесь этим именем
называют все, что несет в себе злое начало. Бедняги туземцы боятся даже
заглянуть сюда: им кажется, будто в этих местах кроется нечто страшное.
На третий день нам стало ясно, что с челнами надо расстаться: так как
река начинала быстро мелеть, они то и дело скребли днищем о песок. Под
конец мы вытащили их из воды и расположились на ночь в прибрежном
кустарнике. Утром лорд Джон и я прошли мили две лесом параллельно реке и,
убедившись, что она мелеет все больше и больше, вернулись с этой вестью к
профессору Челленджеру, тем самым подтвердив его предположение, что мы
достигли крайней точки, дальше которой на челнах идти нельзя. Тогда мы
втащили их еще выше на берег, спрятали в кустах и сделали на соседнем
дереве зарубку, чтобы разыскать свой тайник на обратном пути. Потом,
распределив между собой поклажу: винтовки, патроны, провизию, одеяла,
палатку и прочий скарб, - взвалили тюки на плечи и снова двинулись в путь,
последний этап которого сулил нам гораздо большие трудности, чем начало.
Это выступление, к несчастью, было ознаменовано стычкой между нашими
двумя петухами. Присоединившись к нам, Челленджер сразу же взял экспедицию
под свое начало, к явному неудовольствию Саммерли. И в этот день, как
только Челленджер отдал распоряжение своему коллеге (нести анероидный
барометр всего-навсего!), последовал взрыв.
- Разрешите спросить, сэр, - с грозным спокойствием проговорил
Саммерли, - по какому праву вы командуете нами?
Челленджер вдруг вспыхнул и весь так и ощетинился:
- По праву начальника экспедиции, профессор Саммерли!
- Вынужден заявить, сэр, что я вас таковым не признаю.
- Ах, вот как! - Челленджер с поистине слоновьей грацией отвесил ему
насмешливый поклон. - Тогда, может быть, вы соблаговолите указать мне мое
место среди вас?
- Пожалуйста, сэр. Вы - человек, слова которого взяты под сомнение, а
мы - члены комиссии, созданной для того, чтобы проверить вас. Вы идете со
своими судьями, сэр!
- Боже милостивый! - воскликнул Челленджер, садясь на перевернутый
челн. - В таком случае будьте добры следовать своей дорогой, а я не
торопясь пойду за вами. Поскольку я не возглавляю эту экспедицию, мне
незачем идти во главе ее.
Благодарение богу, в нашей партии нашлись два здравомыслящих человека
- лорд Джон и я, - иначе сумасбродство и горячность наших ученых мужей
привели бы к тому,что мы вернулись бы в Лондон с пустыми руками.
Сколько понадобилось пререканий, уговоров, объяснений, прежде чем мы
утихомирили их! Наконец Саммерли двинулся вперед, попыхивая трубкой и
презрительно усмехаясь, а Челленджер с ворчанием последовал за ним. К
счастью, мы еще за несколько дней до того успели обнаружить, что оба наших
мудреца ни во что не ставят доктора Иллингворта из Эдинбурга, и это спасло
нас. В дальнейшем стоило нам только упомянуть имя шотланд-ского зоолога,
как назревающие ссоры моментально стихали, оба профессора заключали
временный союз и дружно накидывались на своего общего соперника.
Двигаясь гуськом вдоль берега, мы скоро обнаружили, что река
постепенно превратилась в узкий ручей, а он, в свою очередь, затерялся в
трясине, заросшей зеленым губчатым мхом, в который наши ноги уходили по
колено. В этом месте вились густые тучи москитов и всякой другой мошкары,
так что мы с чувством облегчения ступили наконец на твердую землю и,
сделав большой крюк лесом, обошли эту злачную трясину, которая еще долго
напоминала нам о себе органным гулом насекомых.
На второй день после того, как мы бросили челны, характер местности
резко изменился. Нам приходилось все время идти в гору, лесная чаща
заметно редела и утрачивала свою тропическую пышность. Огромные деревья,
вскормленные илистой почвой долины Амазонки, уступили место кокосовым и
финиковым пальмам, которые стояли группами среди густого кустарника. В
сырых низинах росли пальмы с изящными ниспадающими листьями. Мы шли почти
только по компасу, и раза два между Челленджером и двумя индейцами
разгорался спор о выборе пути, причем оба раза вся наша партия предпочла,
как выразился возмущенный профессор, .довериться обманчивому инстинкту
первобытных дикарей, а не совершеннейшему продукту современной европейской
культуры." На третий день выяснилось, что мы были правы, отдав
предпочтение индейцам. Челленджер сам опознал кое-какие приметы,
запомнившиеся ему с первого путешествия, а в одном месте мы даже
наткнулись на четыре обожженных камня - след его лагерной стоянки.
Подъем все еще продолжался; два дня ушло на то, чтобы преодолеть
усеянный валунами холм. Растительность снова изменилась, и от прежней
тропической роскоши здесь оставались только пальмы .слоновая кость. да
множество чудесных орхидей, среди которых я научился распознавать
редкостную Nuttoma Vexillaria, розовые и пунцовые цветы великолепной
катлеи и одонтоглоссум. В расщелинах холма журчали по мелким камням
ручейки, затененные зарослями папоротника. На ночь мы обычно располагались
среди валунов на берегу какой-нибудь заводи, где стаями носились рыбки с
синевато-черными спинками вроде нашей английской форели, служившие нам
прекрасным блюдом на ужин.
На девятый день нашего пути, когда мы проделали, по моим расчетам,
около ста двадцати миль от того места, где были спрятаны челны, лес совсем
измельчал и мало-помалу перешел в кустарник. Кусты, в свою очередь,
сменились бескрайними бамбуковыми зарослями, настолько густыми, что нам
приходилось прорубать в них дорогу ножами и индейскими томагавками. На это
у нас ушел целый день, от семи утра до восьми вечера, всего с двумя
короткими перерывами на отдых. Трудно представить себе занятие более
однообразное и утомительное!
Даже в просеках мой горизонт ограничивался какими-нибудь
десятью-двенадцатью ярдами; все остальное время я видел перед собой только
спину лорда Джона в белой парусиновой рубашке да по сторонам почти
вплотную желтую стену бамбука. Узкие, как лезвие, лучи солнца кое-где
пронизывали ее; футах в пятнадцати у нас над головой на фоне ярко-синего
неба покачивались бамбуковые метелки. Я не знаю, какие животные населяли
эту чащу, но мы не раз слышали совсем близко от себя чью-то грузную
поступь. Лорд Джон думал, что это были какие-то крупные копытные. Только к
ночи выбрались мы из зарослей бамбука и, измученные за этот показавшийся
нам бесконечным день, сейчас же разбили лагерь.
Следующее утро застало нас уже в пути. Характер местности опять начал
меняться. Желтая стена бамбука четко, словно речное русло, виднелась
позади. Перед нами же расстилалась открытая равнина, поросшая кое-где
древовидными папоротниками и постепенно поднимавшаяся к длинному гребню,
который напоминал очертаниями спину кита. Мы перевалили через него около
полудня и увидели за ним долину, а дальше снова пологий откос, мягко
круглившийся на горизонте. Здесь, у первой гряды холмов, и произошло некое
событие, полное, быть может, серьезного значения, но так ли это - покажет
дальнейшее.
Профессор Челленджер, шагавший впереди вместе с двумя индейцами,
вдруг остановился и взволнованно замахал рукой, показывая куда-то вправо.
Посмотрев в ту сторону, мы увидели примерно в миле от нас нечто похожее на
огромную серую птицу, которая неторопливо взмахнула крыльями, низко и
плавно пронеслась над самой землей и скрылась среди деревьев.
- Вы видели? - ликующим голосом крикнул Челленджер. - Саммерли, вы
видели?
Его коллега, не отрываясь, смотрел туда, где скрылась эта странная
птица.
- Что же это такое, по-вашему? - спросил он.
- Как что? Птеродактиль!
Саммерли презрительно расхохотался.
- Птерочушь! - сказал он. - Это аист, самый обыкновенный аист.
Челленджер лишился дара речи от бешенства. Вместо ответа он взвалил
на плечи свой тюк и зашагал дальше. Но у лорда Джона, который вскоре
поравнялся со мной, вид был куда серьезнее обычного. Он держал в руках
цейссовский бинокль.
- Я все-таки успел ее разглядеть, - сказал он. - Не берусь судить,
что это за штука, но таких птиц я еще в жизни не видывал, могу поручиться
в этом всем своим опытом охотника.
Вот так и обстоят наши дела. Подошли ли мы действительно к Неведомой
стране, стоим ли на подступах к Затерянному миру, о котором не перестает
твердить наш руководитель? Все записано так, как было, и вы знаете столько
же, сколько и я. Такие случаи больше не повторялись, никаких других важных
событий с нами не произошло.
Итак, мои дорогие читатели - если только когда-нибудь у меня будут
таковые, - вы поднялись вместе со мной по широкой реке, проникли сквозь
тростник в зеленый туннель, прошли по откосу среди пальм, преодолели
заросли бамбука, спустились на равнину, поросшую древовидными
папоротниками. И теперь цель нашего путешествия лежит прямо перед нами.
Перевалив через вторую гряду холмов, мы увидели узкую долину, густо
заросшую пальмами, а за ней длинную линию красных скал, которая
запомнилась мне по рисунку в альбоме. Сейчас я пишу, но стоит мне
оторваться от письма, и вот она у меня перед глазами: ее тождество с
рисунком несомненно. Кратчайшее расстояние между ней и нашей стоянкой не
превышает семи миль, а потом она изгибается и уходит в необозримую даль.
Челленджер, как петух, с боевым видом расхаживает по лагерю; Саммерли
хранит молчание, но настроен по-прежнему скептически. Еще один день - и
многие из наших сомнений разрешатся. Пока же я отправлю это письмо с Жозе,
который поранил себе руку в бамбуковых зарослях и требует, чтобы его
отпустили. Надеюсь, что письмо все-таки попадет по назначению. При первой
же возможности напишу еще. К письму прилагаю приблизительный план нашего
путешествия в расчете на то, что он поможет вам уяснить все здесь
изложенное.

Глава IX. КТО МОГ ПРЕДУГАДАТЬ ЭТО?2
Не прерывая молчания, мы двинулись дальше вдоль каменной стены, такой
же отвесной и гладкой, как те бескрайние ледяные поля Антарктики, которые,
если верить описаниям, простираются от горизонта до горизонта, высоко
вздымаясь над мачтами затерявшихся среди них судов. На протяжении первых
пяти миль мы не увидели ни единой расщелины, даже ни единой трещины в этой
гряде скал. Но вдруг перед нами блеснул луч надежды. В небольшом
углублении, куда не могли попасть струи дождя, была нарисована мелом
стрела, указывающая по-прежнему на запад.
- Опять Мепл-Уайт, - сказал профессор Челленджер. - Он, очевидно,
предчувствовал, что по его стопам пойдут люди, достойные всяческой заботы.
- Значит, у него был при себе мел?
- Ну как же! В его дорожном мешке был целый ящик с пастельными
карандашами. Помню, я обратил внимание, что от белого карандаша остался
один огрызок.
- Весьма убедительное доказательство, - сказал Саммерли. - Что ж,
последуем его указаниям и пойдем дальше, на запад.
Мы прошли еще пять миль и снова увидели белую стрелу на скале. В этом
месте в каменной стене появилась первая узкая расщелина. В расщелине снова
была нарисована стрела, но на этот раз она указывала куда-то вверх.
Какой торжественностью дышало это место! Гигантские скалы, клочок
голубого неба над ними и густая тьма, потому что свет почти не проникал
сюда сквозь двойную бахрому зелени. Мы уже несколько часов ничего не ели,
утомительный путь по камням изнурил нас, но разве можно было задерживаться
здесь! Приказав индейцам разбить лагерь, мы четверо в сопровождении двух
метисов двинулись дальше, в глубь тесного ущелья.
У входа оно было не больше сорока футов шириной, но потом быстро
начало суживаться и наконец уперлось в откос, такой крутой и скользкий,
что о подъеме здесь не приходилось и думать. Наш предшественник явно имел
в виду нечто другое. Мы вернулись назад - ущелье было всего лишь в
четверть мили глубиной, - и вдруг острый глаз лорда Джона нашел то, что
нам требовалось. Высоко, над самой головой у нас, из общего мрака
выступало еще более темное пятно. Это был, несомненно, вход в какую-то
пещеру.
На дне ущелья лежали груды камней, и мы без труда взобрались по ним
вверх. Все наши сомнения рассеялись. Вот он, вход в пещеру, а рядом с ним
опять нарисованная мелом стрела! Значит, отсюда, с этого самого места,
Мепл-Уайт и его злополучный спутник начали подъем на плато.
Мы были так взволнованы, что не могли и помышлять о возвращении в
лагерь. Нам хотелось немедленно обследовать пещеру. Лорд Джон вынул из
заплечного мешка электрический фонарик, который должен был служить нам
единственным источником света, и двинулся вперед, поводя им по сторонам.
Мы шли за ним, не отставая.
Судя по гладким стенам и грудам круглых камней, это углубление в
скалах было вымыто водой. Проникнуть в него нам удалось лишь поодиночке,
да и то низко пригибаясь. На протяжении первых пятидесяти ярдов пещера
углублялась прямо в толщу скал, а потом начала подниматься под углом в
сорок пять градусов. Вскоре подъем стал еще круче, и нам пришлось
карабкаться вверх на четвереньках по мелкой осыпающейся гальке. Прошло еще
несколько минут, и вдруг лорд Джон крикнул:
- Дальше хода нет!
Столпившись позади него, мы увидели в желтом свете фонаря
нагромождение базальтовых обломков, доходивших до самого потолка пещеры.
- Обвал!
Мы вытащили несколько камней, но это ничему не помогло и лишь
расшатало более крупные глыбы, которые, того и гляди, могли рухнуть вниз и
придавить нас. Преодолеть такое препятствие нам было явно не под силу.
Путь, которым шел Мепл-Уайт, больше не существовал.
Мы были так подавлены этим, что, не обменявшись ни словом, повернули
назад и побрели по темному ущелью. Но тут произошло одно событие, которое
в ряду других оказалось весьма знаменательным.
Мы кучкой стояли на дне ущелья, футах в сорока ниже пещеры, как вдруг
мимо нас пролетел огромный камень. Нам чудом удалось избежать смерти. С
нашего места не было видно, откуда сорвалась эта глыба, но, по словам
обоих метисов, задержавшихся у входа в пещеру, она пролетела и мимо них,
следовательно, ей неоткуда было упасть, кроме как с самой вершины. Мы
посмотрели туда, но в зеленых зарослях, окаймлявших края скал, не было
заметно ни малейшего движения. И все же никто из нас не сомневался, что
камень был предназначен нам. Значит, на плато есть люди - люди, от которых
следует ждать всего самого худшего!
Мы поспешно вышли из ущелья, размышляя о том, как это неожиданное
событие может повлиять на наши планы. Положение было и без того трудное,
но если к препятствиям, которые чинит на нашем пути природа, прибавятся
еще и злоумышления человека, тогда нам придется совсем плохо. И все же кто
из нас отважился бы вернуться в Лондон, не узнав, что скрывается за этой
пышной каймой зелени, раскинувшейся в какой-нибудь сотне футов над нами?
Обсудив все это, мы решили продолжать обход плато и отыскивать другое
место, откуда можно будет подняться на его вершину. Гряда скал,
значительно снизившаяся, шла теперь уже не в западном, а в северном
направлении, и если принять пройденную нами часть за сектор окружности, то
вся окружность, видимо, была не особенно велика. В худшем случае мы могли
через несколько дней вернуться к той точке, откуда начали обход.
Двадцать две мили, проделанные нами за этот день, не принесли ничего
нового. Кстати сказать, анероидный барометр показывает, что, считая с того
места, где у нас были оставлены челны, мы постепенно поднялись по меньшей
мере на три тысячи футов над уровнем моря. Этим объясняются и заметные
изменения температуры и растительности. Мы почти отделались от насекомых,
от этого проклятья, которое в тропиках отравляет жизнь путешественнику.
Некоторые виды пальм еще попадаются, древовидного папоротника по-прежнему
много, а вот высокие деревья, которыми так богат бассейн Амазонки, исчезли
без следа. Зато как приятно было встретить среди этих негостеприимных скал
наш вьюнок, страстоцвет и бегонию - цветы, напоминающие о родных краях!
Вот такая же точно красная бегония цветет в окне одной виллы в Стритеме...
Впрочем, я, кажется, незаметно уклонился в сторону, в область личных
воспоминаний!
В тот вечер - я все еще рассказываю о первом дне похода вокруг
горного кряжа - с нами случилось то, после чего уже никто не сомневался,
что в самом недалеком будущем нас ждут чудеса.
Дорогой мистер Мак-Ардл! Читая эти строки, вы, может быть, впервые
почувствуете, что редакция послала меня сюда не зря и что этот материал,
который можно будет напечатать с разрешения профессора, необычайно
интересен. Да я сам осмелюсь опубликовать его лишь в том случае, если
вернусь в Англию с вещественными доказательствами, подтверждающими правоту
моих слов, иначе меня ославят как нового Мюнхгаузена.
Вы, наверно, тоже так думаете и не захотите рисковать репутацией
"Дейли-газетт" до тех пор, пока мы не сможем достойным образом защититься
против той волны критики и скептицизма, которую неизбежно вызовут мои
статьи. Посему пусть отчет об этом поразительном случае - какую
сенсационную шапку можно было бы дать в нашей старушке "Дейли"! - лежит у
вас в столе и ждет своего часа.
А ведь все произошло в одно мгновение, и след от этого события
остался только у нас в мозгу.
Вот как было дело. Лорд Джон подстрелил агути - небольшое животное
вроде свиньи. Половину туши мы отдали индейцам, другую жарили для себя на
костре. С наступлением темноты здесь становится прохладно, и каждый из нас
жался поближе к огню. Ночь была безлунная, но звезды немного разрежали
темноту, нависшую над равниной. И вдруг из этой темноты, из этого ночного
мрака со свистом, напоминающим свист аэроплана, к костру ринулось сверху
какое-то существо. Перепончатые крылья на миг прикрыли нас, словно
пологом, и я успел разглядеть длинную, как у змеи, шею, свирепые,
блеснувшие красным огоньком глаза и огромный разверстый клюв, усаженный, к
моему величайшему изумлению, мелкими, ослепительно белыми зубами. Секунда
- и это существо унеслось прочь... вместе с нашим ужином. Огромная черная
тень футов двадцати в поперечнике взмыла к небу, чудовищные крылья на миг
погасили звезды и скрылись за скалами, возвышавшимися над нами.
Пораженные, мы молча сидели у костра, словно те герои Вергилия, на которых
напали гарпии. Саммерли первый нарушил молчание.
- Профессор Челленджер, - торжественным, дрожащим от волнения голосом
проговорил он, - я должен извиниться перед вами. Я был не прав, сэр, но
надеюсь, что вы предадите прошлое забвению.
Это было хорошо сказано, и оба наших ученых впервые обменялись
рукопожатием. Вот что дало нам непосредственное знакомство с
птеродактилем. Не жаль было поступиться ужином ради примирения двух таких
людей.
Но если плато и населяют доисторические животные, то их, по-видимому,
не так уж много, потому что в ближайшие три дня нам ничего такого не
попалось. Все это время мы шли вдоль северной и восточной стен плато по
голой, угнетающе суровой местности. Сначала это была каменистая пустыня,
потом унылые болота, изобилующие дикой птицей. Эти места совершенно
неприступны, и если б не твердый выступ у самого подножия скал, то нам
пришлось бы поворачивать обратно.
Сколько раз мы уходили по пояс в жидкий кисель полутропических болот!
Но что было хуже всего - это яракаки, самые ядовитые и злые змеи Южной
Америки, которыми полны эти болота. Они полчищами выползали из зловонной
топи и кидались нам вслед. Нас спасали только винтовки, которые мы всегда
держали наготове. Я, вероятно, во веки вечные не отделаюсь от кошмарного
воспоминания об одной воронкообразной впадине в трясине, поросшей
серо-зеленым лишайником. Там было настоящее гнездо этих гадов, откосы
впадины кишели ими, и они тотчас же устремлялись в нашу сторону, ибо
яракака тем и знаменита, что стоит ей только завидеть человека, как она
немедленно кидается на него. Всех змей нельзя было перестрелять, и мы
бросились наутек и бежали до тех пор, пока не выбились из сил.
Остановившись, я оглянулся назад и увидел, как наши страшные
преследователи извивались среди камышей, не желая прекращать погоню, и
этого зрелища мне никогда не забыть. На карте, которую мы чертим, это
место так и будет названо: Змеиное болото.
С восточной стороны плато скалы были уже не красного, а
темно-шоколадного цвета, растительность, окаймлявшая их вершины, заметно
поредела, но, несмотря на то, что общий уровень горного кряжа снизился до
трехсот-четырехсот футов, нам и здесь не удалось найти места для подъема.
Скалы, пожалуй, стали даже еще отвеснее, чем там, где мы начали свой
обход. О совершенной неприступности их можно судить по прилагаемому
снимку, который сделан со стороны каменистой пустыни.
- Но ведь дождевая вода должна как-то сбегать вниз, - сказал я, когда
мы обсуждали, что нам предпринять дальше. - Значит, на склонах не может не
быть промоин.
- У нашего юного друга бывают иногда проблески здравого смысла, -
ответил профессор Челленджер, похлопав меня по плечу.
- Дождевая вода должна куда-то деваться, - повторил я.
- Нет, какая у него хватка! Какой трезвый ум! Беда лишь в том, что мы
воочию убедились в отсутствии таких промоин.
- Тогда куда же она девается? - настаивал я.
- Очевидно, задерживается где-то внутри, поскольку стоков нет.
- Значит, в центре плато есть озеро?
- Полагаю, что так.
- И, по всей вероятности, оно образовалось на месте старого кратера,
- сказал Саммерли. - Формация этого кряжа явно вулканического
происхождения. Во всяком случае, я склонен думать, что поверхность плато
имеет уклон к центру, а там есть значительный резервуар, вода из которого
стекает каким-нибудь подземным путем в Змеиное болото.
- Либо испаряется, что тоже способствует сохранению должного уровня,
- заметил Челленджер, после чего оба ученых по своему обыкновению затеяли
научный спор, который для нас, непосвященных, был поистине китайской
грамотой.
На шестой день мы закончили обход горного кряжа и вернулись к своей
прежней стоянке у пирамидального утеса. Вернулись удрученные, так как
обход окончательно убедил нас, что даже самые ловкие и самые сильные не
смогут подняться на это плато. Ущелье, к которому вели указательные
стрелки Мепл-Уайта и которым он, по-видимому, сам воспользовался, было
теперь непроходимо.
Что же нам оставалось делать? Провизии и того, что мы добывали
охотой, у нас было вполне достаточно, но ведь наступит день, когда запасы
надо будет пополнить. Месяца через два начнутся дожди, и тогда в лагере не
усидишь. Эти скалы тверже мрамора, у нас не хватит ни времени, ни сил,
чтобы высечь тропинку на такую высоту. Поэтому нет ничего удивительного,
что весь тот вечер мы мрачно поглядывали друг на друга и, наконец, не
тратя лишних слов, забрались под одеяла. Перед тем как уснуть, я
полюбовался на следующую картину: Челленджер, словно огромная жаба, сидел
на корточках у костра, подперев руками свою массивную голову, и,
по-видимому, был так погружен в размышления, что даже не отозвался на мое
.спокойной ночи."
Но утром перед нами предстал совсем другой Челленджер. Этот
Челленджер, видимо, был в восторге от собственной персоны и всем своим
существом излучал самодовольство. За завтраком он то и дело посматривал на
нас с притворной скромностью, словно говоря: "Все ваши похвалы мною
заслужены, я это знаю, но умоляю вас, не заставляйте меня краснеть от
смущения!. Борода у него так и топорщилась, грудь была выпячена вперед,
рука заложена за борт куртки. Таким он, вероятно, видел себя на одном из
пьедесталов Трафальгар-сквера, еще не занятом очередным лондонским
пугалом.
- Эврика! - крикнул наконец Челленджер, сверкнув зубами сквозь
бороду. - Джентльмены, вы можете поздравить меня, а я могу поздравить всех
вас. Задача решена!
- Вы нашли, откуда можно подняться на плато?
- Осмеливаюсь так думать.
- Откуда же?
Вместо ответа Челленджер показал на пирамидальный утес, возвышавшийся
направо от нашей стоянки. Физиономии у нас вытянулись - по крайней мере за
свою ручаюсь. Со слов Челленджера мы знали, что на этот утес можно
подняться. Но ведь между ним и плато лежит страшная пропасть!
- Нам не перебраться через нее, - еле выговорил я.
- На вершину мы так или иначе поднимемся, - ответил он. - А там
посмотрим, может быть, я сумею вам доказать, что моя изобретательность еще
не исчерпана до конца.
После завтрака мы развязали тюк, в котором наш руководитель держал
все свои альпинистские приспособления. Оттуда были извлечены железные
кошки, скобы и необычайно крепкий и легкий канат длиной в полтораста
футов. Лорд Джон был опытный альпинист, Саммерли тоже приходилось
совершать трудные восхождения, следовательно, из всех нас новичком в этом
деле был один я. Но сила и ретивость должны были возместить мне отсутствие
опыта.

Глава IX. КТО МОГ ПРЕДУГАДАТЬ ЭТО?4
Дел для нашего верного негра нашлось много, и он справился со всем
как нельзя лучше. Прежде всего мы велели ему отвязать канат, обмотанный
вокруг пня, и перебросить один его конец к нам. Канат был не толще
бельевой веревки, но очень крепкий; хотя в качестве моста он не годился,
все же в нашем положении такая вещь была необходима. Потом Самбо привязал
к своему концу мешок со съестными припасами, уже поднятый на утес, и мы
перетащили его к себе. Этого нам должно было хватить по крайней мере на
неделю, даже если не пополнять запасов охотой. Наконец, Самбо принес
наверх еще два мешка, в которых были патроны и много других вещей. Все это
мы перетащили на канате к себе. Был уже вечер, когда наш негр в последний
раз спустился вниз, твердо заверив нас, что индейцы останутся до утра.
Вот почему почти всю эту ночь - нашу первую ночь на плато - я
просидел с фонарем, записывая то, что произошло с нами.
Мы расположились на ночлег у самого края обрыва и тут же поужинали,
запивая еду аполлинарисом, две бутылки которого нашлись в одном из мешков
с провизией. Отыскать воду - для нас вопрос жизни и смерти, но я думаю,
что на сегодня приключений достаточно даже для лорда Джона, а другие и
подавно не испытывают никакого желания отправиться на разведку в Неведомую
страну. Костра мы решили не разжигать и вообще стараемся производить как
можно меньше шума.
Завтра, вернее сегодня, потому что я досидел до рассвета, мы совершим
первую вылазку в этот загадочный мир. Когда мне удастся продолжить свои
записи и удастся ли, - я не знаю. Пока что индейцы все еще здесь - мне
видно их отсюда, и я уверен, что наш Самбо скоро явится за письмом. Очень
надеюсь, что оно попадет по адресу.
Р. S. Чем больше я раздумываю над нашим положением, тем безотраднее
оно мне кажется. Надежды на возвращение у меня нет. Если бы у края плато
росло высокое дерево, мы могли бы перебросить через пропасть новый мост,
но ближе пятидесяти футов деревьев нет, а подтащить к обрыву такую тяжесть
нам не удастся даже вчетвером. Канат же слишком короток, на нем не
спустишься. Нет, наше положение безнадежно, безнадежно!

Глава Х. ВОТ ОНИ, ЧУДЕСА!2
Я посмотрел на своих товарищей. Лорд Джон стоял, держа палец на
спусковом крючке, а глаза его так и горели охотничьим азартом. Чего бы он
только не дал за то, чтобы повесить одну такую голову над камином у себя в
комнате рядом с двумя скрещенными веслами! И все-таки благоразумие взяло в
нем верх, ибо он знал, что мы только в том случае сможем проникнуть в
тайны этой неведомой страны, если ее обитатели не будут и подозревать о
нашем существовании.
Оба профессора словно онемели от радости. Забыв обо всем на свете,
они бессознательно схватились за руки и так и замерли на месте, точно двое
маленьких ребятишек, безмолвно глазеющих на какое-нибудь чудо из чудес. На
губах Челленджера играла ангельская улыбка, отчего щеки его вздулись
яблочками; желчная гримаса исчезла с лица Саммерли, уступив место
выражению благоговейного восторга.
- Nunc dimittis!1 - воскликнул он наконец. - Что же скажут об этом в
Англии?
- Дорогой мой Саммерли, по секрету могу вам сообщить, что именно
будет сказано в Англии, - ответил Челленджер. - Там скажут, что вы
отъявленный лжец и шарлатан, не имеющий никакого отношения к науке. То же
самое, что вы и вам подобные говорили обо мне.
- А если мы предъявим фотографические снимки?
- Подделка, Саммерли! Грубая подделка!
- А если мы предъявим вещественные доказательства?
- А! Вот тогда они от нас не отвертятся! Мелоун и его банда с
Флит-стрит еще будут петь нам хвалу. Запомните! Двадцать восьмого августа
мы видели в Стране Мепл-Уайта пять живых игуанодонов. Сделайте
соответствующую запись в своей книжечке, мой юный друг, и сообщите об этом
в ваш жалкий газетный листок.
- И приготовьтесь к тому, что редактор вас вышвырнет, - добавил лорд
Джон. - На тех широтах, где стоит Лондон, все выглядит несколько по-иному,
дорогой мой юноша. Мало ли есть людей, которые никогда не рассказывают о
своих приключениях из боязни, что им не поверят! Кто их осудит за это!
Пройдет месяц-другой, и нам самим все будет казаться сном. Как вы их
назвали, этих чудовищ?
- Игуанодоны, - сказал Саммерли. - Отпечатки их ног найдены в
гастингских песчаниках, в Кенте, в Суссексе. Они водились во множестве в
Южной Англии, пока там не было недостатка в зелени, которой они питаются.
А потом условия изменились, и звери мало-помалу вымерли. Здесь,
по-видимому, все осталось как было, потому что игуанодоны продолжают
существовать до сих пор.
- Если мы когда-нибудь выберемся отсюда живыми, я без такой головы
домой не вернусь, - сказал лорд Джон. - Подождите, африканские охотнички,
вы еще у меня позеленеете от зависти! Однако, друзья, не знаю, как вам, а
мне все время кажется,что мы того и гляди наткнемся на какую-нибудь
серьезную неприятность.
То же самое ощущение грозной тайны было и у меня. В лесном сумраке
таились ужасы, и сердце невольно сжималось от страха, когда мы
вглядывались в эту густую зеленую чащу. Правда, исполинские игуанодоны
были совершенно безобидные увальни, и они не могли причинить нам особого
вреда, но почем знать, не сохранились ли в этом мире чудес другие
исполины, которые таятся сейчас в своих логовищах среди скал и кустарника
и только выжидают минуты, чтобы броситься на нас. Я имею весьма смутное
представление о доисторической жизни, но, помнится, мне как-то попала в
руки одна книга, где говорилось о зверях, для которых наши львы и тигры
были такой же легкой добычей, как мышь для кошки. Что, если такие чудовища
живут в лесных дебрях Страны Мепл-Уайта?
В то утро - наше первое утро в неизведанной стране - мы убедились,
что опасности подстерегают нас здесь на каждом шагу. Приключение это было
просто отвратительное, и мне даже неприятно говорить о нем. Если лорд Джон
прав, и прогалину, где паслись игуанодоны, мы будем вспоминать, как сон,
то болото с птеродактилями останется у нас в памяти страшным кошмаром.
Сейчас расскажу, как все это было.
Мы шли по лесу очень медленно, отчасти потому, что лорд Джон в
качестве разведчика не позволял нам догонять себя, отчасти из-за обоих
профессоров, которые то и дело приходили в восторг от какого-нибудь
неизвестного им вида цветка или насекомого. Мили через три-четыре деревья
вдоль правого берега ручья поредели, и перед нами открылась еще одна
прогалина. За густой каймой кустарника громоздились каменные глыбы - они
встречаются на плато повсюду. Мы медленно двинулись туда через кусты,
доходившие нам до пояса, и вдруг услышали где-то совсем близко звуки - не
то курлыканье, не то шипение, - сливавшиеся в невнятный гул, от которого
дрожал воздух. Лорд Джон подал нам знак остановиться и, пригибаясь на
бегу, бросился к камням. Он посмотрел поверх них, вздрогнул и, видимо,
забыв о нашем существовании, долго стоял, поглощенный открывшимся перед
ним зрелищем. Наконец, он поманил нас к себе, показывая знаками, что
необходимо соблюдать осторожность. Я понял по его виду, что за каменными
глыбами скрывается какое-то чудо, а может быть, и серьезная опасность.
Подкравшись к лорду Джону, мы заглянули вниз. Перед нами зияла
глубокая котловина, вероятно, один из тех небольших кратеров, каких много
на плато. На дне этой котловины, ярдах в ста от того места, где мы лежали,
за кромкой камыша, поблескивали подернутые зеленью стоячие лужи. Место
было мрачное само по себе, но, глядя на его обитателей, мне невольно
вспомнились сцены из седьмого круга дантова "Ада." Здесь гнездились
птеродактили- сотни и сотни птеродактилей! Котловина так и кишела ими -
детеныши ползали у воды, а их отвратительные мамаши высиживали на отмели
яйца в твердой желтоватой пленке. Вся эта копошащаяся, бьющая крыльями
масса ящеров сотрясала воздух криками и распространяла вокруг себя такое
страшное зловоние, что у нас тошнота подступила к горлу. А повыше, каждый
на своем камне, восседали огромные серые самцы, похожие на иссохшие
чучела, восседали совершенно неподвижно, как мертвые, и только поводили
налившимися кровью глазами да изредка щелкали клювами вслед пролетавшим
стрекозам. Их гигантские перепончатые крылья, согнутые в предплечьях, были
прижаты к бокам, и от этого в облике их мне мерещилось что-то
человеческое: они напоминали старух, кутающихся в мерзкие, цвета паутины
шали, из которых выглядывали только хищные птичьи головы. Считая и
больших, и маленьких, в котловине было не меньше тысячи этих гнусных
тварей.
Оба наших профессора так обрадовались возможности изучать вблизи
жизнь доисторического мира, что охотно просидели бы здесь весь день. Они
показывали нам дохлую рыбу и птиц, валявшихся среди камней и, очевидно,
служивших пищей птеродактилям, и поздравляли друг друга с тем, что внесут
наконец ясность в вопрос, почему кости этих летающих ящеров в таком
количестве встречаются в ряде мест, например, в кембриджских песчаниках.
Теперь уже не подлежит сомнению, говорили они, что птеродактили, подобно
пингвинам, жили стаями.
В конце концов, желая доказать коллеге какой-то свой тезис,
Челленджер высунул голову из-за камней и чуть не навлек гибель на всех
нас. Ближайший к нам самец вдруг пронзительно зашипел, взмахнул
перепончатыми двадцатифутовыми крыльями и поднялся в воздух. Самки с
детенышами сбились в кучу поближе к воде, а часовые один за другим взмыли
в небо. Удивительное зрелище представляли собой эти отвратительные твари,
которые сотнями парили над нами, быстро, словно ласточки, разрезая воздух
крыльями. Впрочем, мы вскоре поняли, что любование этим зрелищем к добру
не приведет. Сначала птеродактили кружили высоко в небе, видимо, проверяя,
насколько велика опасность. Потом, постепенно сжимая круг, стали
опускаться все ниже и ниже, наконец, сухой шелест их аспидно-черных
крыльев достиг такой силы, что мне невольно вспомнился Хендонский аэродром
в дни состязаний.
- Берегитесь! - крикнул лорд Джон, хватая винтовку за дуло. - Бегите
прямо к лесу, держитесь все вместе!
Но круг над нами уже сомкнулся. Птеродактили почти задевали нас
крыльями по лицу. Мы били их прикладами, но удары приходились во что-то
мягкое и не причиняли им никакого вреда. И вдруг из этого аспидно-черного
блестящего круга высунулась длинная шея: свирепый клюв целился прямо в
нас. За ним еще и еще один. Саммерли вскрикнул и закрыл руками
окровавленное лицо. Я почувствовал сильный толчок в затылок и чуть не
потерял сознание от боли. Челленджер упал, я нагнулся помочь ему и
повалился на него, сраженный еще одним ударом сзади. В ту же минуту лорд
Джон выстрелил. Я поднял голову и увидел, что один из птеродактилей бьется
на земле с перебитым крылом, брызжет слюной из разверстого клюва и яростно
вращает выпученными, налитыми кровью глазами - ни дать ни взять дьявол с
картины какого-нибудь средневекового художника. Его собратья, испуганные
звуком выстрела, взмыли кверху и стали кружить у нас над головой.
- Теперь спасайтесь! - крикнул лорд Джон.
Мы побежали напролом сквозь кустарник, но у самой опушки гарпии снова
настигли нас. Саммерли был сбит с ног, мы подняли его и бросились под
деревья. В лесу опасность миновала, потому что птеродактилям с их
огромными крыльями негде было развернуться между ветвей.
Мы возвращались в лагерь в довольно жалком состоянии, а они еще долго
провожали нас, паря кругами в голубом небе на такой высоте, что снизу их
можно было принять за самых обыкновенных голубей. И лишь тогда, когда нас
скрыла лесная чаща, птеродактили прекратили погоню.
- Необычайно интересное и поучительное происшествие, - сказал
Челленджер, обмывая в ручье распухшее колено. - Теперь, Саммерли, мы с
вами прекрасно знаем, как ведут себя разъяренные птеродактили.
Саммерли в это время вытирал кровь, лившуюся из ссадины на лбу, а я
перевязывал довольно глубокую рану на шее. Лорд Джон отделался легче нас -
чудовище только оцарапало ему плечо и разорвало рубашку.
- Следует отметить, - продолжал Челленджер, - что наш юный друг
получил колотую рану, а вырвать такой клок из рубашки лорда Джона можно
было только зубами. Меня же били крыльями по голове. Таким образом, мы
познакомились с разнообразнейшими способами нападения птеродактилей.
- Еще немного, и нам пришел бы конец, - серьезным тоном проговорил
лорд Джон. - Более гнусную смерть трудно себе представить - пасть жертвой
этих мерзких тварей! Мне очень не хотелось стрелять, но выбора не было.
- Мы бы не сидели сейчас у ручейка, если б не ваш выстрел, -
убежденно проговорил я.
- Будем надеяться, что моя пальба делу не повредит, - сказал лорд
Джон. - В здешних лесах, наверно, часто раздаются звуки не менее громкие:
то отломится ветка, то рухнет целое дерево. Однако на сегодня сильных
ощущений хватит. Пойдемте-ка лучше к лагерю, поищем в нашей аптечке
карболки. Кто этих гадин знает - может быть, их укусы ядовиты.
Но с тех пор, как стоит мир, вряд ли на долю человека выпадало
столько приключений за один день. Нас подстерегала новая неожиданность. Мы
вышли по берегу ручья на поляну и, увидев колючую изгородь, окружавшую наш
форт, решили, что на сей раз испытания наши кончились. Однако отдыхать нам
не пришлось. Вход в Форт Челленджера был завален по-прежнему, изгородь
была цела, а все же мы сразу поняли, что в наше отсутствие здесь кто-то
побывал. Непрошеный гость не оставил на земле никаких следов, и только
нависшая над лагерем огромная ветка дерева гингко выдавала его с головой.
Что же касается его силы и дерзости, то об этом ясно говорило состояние
нашего склада. Все вещи были раскиданы по поляне, одна жестянка с мясом
раздавлена - очевидно, таким способом он пытался извлечь ее содержимое. От
ящика с патронами остались одни щепки, а подле него валялась смятая в
лепешку гильза. Смутный страх снова сжал нам сердце, и мы стали испуганно
вглядываться в густые тени под деревьями, ожидая, что оттуда вот-вот
появится нечто чудовищное.
Какое же облегчение мы испытали, когда услышали в эту минуту голос
Самбо и, подойдя к краю плато, увидели на вершине утеса его ухмыляющуюся
физиономию!
- Все хорошо, мистер Челленджер! Все хорошо! - крикнул он. - Самбо
здесь. Не бойся! Когда позовешь Самбо, он всегда будет здесь.
Глядя на честного негра и на необъятную равнину, простиравшуюся чуть
ли не до притоков Амазонки, мы вспомнили, что это все же двадцатый век,
что мы живем на Земле, а не на какой-нибудь полной первобытного хаоса
планете, куда нас перенесло волшебной силой. Но как трудно было
представить себе, что от фиолетовой линии горизонта рукой подать до
великой реки, по которой ходят большие пароходы, что люди там толкуют о
своих маленьких житейских делишках, в то время как мы, заброшенные в
первобытный мир, к первобытным существам, можем только смотреть в ту
сторону и тосковать о мире, полном для нас стольких радостей.
У меня осталось еще одно воспоминание, связанное с этим
необыкновенным днем, и на нем я закончу свое письмо. Полученные ранения
явно подействовали на нервы обоих профессоров, и они затеяли горячий спор
о том, к какому роду доисторических ящеров принадлежат наши враги - к
птеродактилям или к диморфодонам. Дело дошло до обмена колкостями. Чтобы
не слышать их перепалки, я отошел в сторону и, сев на ствол упавшего
дерева, машинально закурил трубку. Через несколько минут передо мной
выросла фигура лорда Джона.
- Слушайте, Мелоун, - сказал он, - вы хорошо запомнили то место, где
гнездятся эти твари?
- Конечно, запомнил.
- Нечто вроде вулканического кратера, правда?
- Совершенно верно, - сказал я.
- А какая там почва, вы обратили внимание?
- Одни скалы, камни.
- Нет, возле самой воды, где растет тростник?
- Что-то синеватое, вроде глины.
- Вот именно... Вулканический кратер и синяя глина.
- А почему это вас интересует? - спросил я.
- Да нет, это я так, - ответил лорд Джон и неторопливо зашагал туда,
где все еще раздавались голоса наших ученых спорщиков - напряженный,
резкий тенор Саммерли и зычный бас Челленджера.
Я, вероятно, позабыл бы слова лорда Джона, но в ту ночь мне пришлось
услышать их от него еще раз: "Синяя глина... синяя глина в вулканическом
кратере.... Это было последнее, что донеслось до меня сквозь дремоту,
после чего, измучившись за день, я погрузился в крепкий сон.

Глава XI. Я СТАНОВЛЮСЬ ГЕРОЕМ ДНЯ2
В то утро мы отправились к востоку от ручья, чтобы не выходить опять
к болоту с птеродактилями, и нанесли небольшую часть плато на карту. В
этой стороне подлесок в чаще был такой густой, что нам приходилось
буквально продираться сквозь него.
До сих пор я рассказывал только об ужасах Страны Мепл-Уайта, но это
несправедливо по отношению к ней, ибо все то утро мы бродили среди
чудесных цветов, главным образом двух оттенков - белого и желтого. По
словам Челленджера и Саммерли, первобытная гамма этими двумя красками и
ограничивается. Во многих местах земля была сплошь покрыта цветами, и наши
ноги по щиколотку уходили в этот великолепный мягкий ковер,
распространявший вокруг такое сильное и сладостное благоухание, что от
него кружилась голова. Повсюду жужжали пчелы, совсем такие же, как у нас в
Англии. Ветви деревьев низко сгибались под тяжестью плодов, отчасти
известных нам, отчасти совсем незнакомых. Мы выбирали надклеванные птицами
и, не боясь отравиться, вносили приятное разнообразие в свое меню. В этой
части джунглей всюду бежали тропы, проложенные дикими зверями, а
болотистые низины были испещрены множеством следов; среди них попадались и
следы игуанодонов. На одной из лесных прогалин паслось небольшое стадо
этих исполинов, и лорд Джон рассмотрел в бинокль, что у них тоже есть
асфальтовые пятна на теле, хотя не в тех местах, что у растерзанного
игуанодона. Как объяснить это странное явление, никто из нас не знал.
По пути нам то и дело попадались мелкие животные - дикобразы,
чешуйчатый муравьед, пегий кабан с длинными, закрученными кверху клыками.
Как-то раз в просвете между деревьями мы увидели вдали зеленый склон
холма, по которому быстро взбегал какой-то крупный зверь
серовато-коричневой масти. Он промелькнул так стремительно, что мы не
успели разглядеть его. Но если это был олень, как утверждал лорд Джон, то
размерами он не уступал тем гигантским лосям, скелеты которых до сих пор
еще находят в болотах моей родной Ирландии.
После загадочного посещения мы стали с опаской возвращаться к себе в
лагерь. Однако больше ничего такого не случилось. В тот вечер у нас
завязался горячий спор о планах на будущее. Изложу его подробно, ибо он
повлиял на наш дальнейший образ действий и помог нам в несколько дней
ознакомиться со Страной Мепл-Уайта гораздо лучше, чем это можно было
сделать за долгие недели.
Прения открыл Саммерли. Он еще с утра был чем-то недоволен, и когда
лорд Джон заговорил о планах на завтрашний день, профессор не выдержал и
вскипел.
- И сегодня, и завтра, и послезавтра нам надо искать выход из этой
мышеловки, - сказал он. - Вы все ломаете себе голову, как бы пробраться
внутрь страны, а по-моему, думать надо только о том, как бы выбраться
отсюда.
- Я просто поражаюсь, сэр, что человек науки может пасть столь низко!
- загудел Челленджер, поглаживая свою пышную бороду. - Вы попали в страну,
полную таких соблазнов для любознательного натуралиста, равных которым нет
и не было с тех пор, как стоит мир! И вы предлагаете покинуть этот
заповедник, предлагаете нам ограничиться лишь самым поверхностным
знакомством с ним и с его обитателями! Я не ожидал от вас этого, профессор
Саммерли!
- Не забывайте, пожалуйста, - сердито заговорил тот, - что в Лондоне
меня ждет большая группа студентов, которые оставлены на попечение моего
весьма бестолкового заместителя. У меня несколько иное положение, чем у
вас, профессор Челленджер, ибо, насколько мне известно, вам никто и
никогда не поручал такой ответственной работы, как обучение молодежи.
- Совершенно верно, - согласился Челленджер. - Зачем загружать
пустяками ум, способный на творческие искания высшего порядка? По-моему,
это кощунство! Вот почему я всегда самым решительным образом отказываюсь
от подобных предложений.
- От каких же это? - с язвительной усмешкой осведомился Саммерли.
Но тут лорд Джон поспешил перевести разговор на другую тему.
- Должен вам сказать, - начал он, - что я считаю просто позором
возвращаться в Лондон, не ознакомившись как следует с этой страной.
- А у меня не хватит духа перешагнуть порог редакции и показаться на
глаза нашему старику Мак-Ардлу, - вставил я. - Вы не будете сердиться,
сэр? Он мне не простит, если я пренебрегу таким материалом. Но, по-моему,
эти споры излишни: ведь мы при всем желании не можем спуститься вниз.
- Примитивный здравый смысл в какой-то степени возмещает нашему юному
другу недостаток умственного развития, - сказал Челленджер. - Нам,
разумеется, нет никакого дела до его презренных профессиональных
интересов, но что правда, то правда: мы не можем спуститься вниз,
следовательно, нечего зря тратить силы на бессмысленные споры,
- А по-моему, все, что вы задумали, будет тоже бессмысленной тратой
сил, - пробурчал Саммерли, не вынимая трубки изо рта. - Разрешите вам
напомнить, что мы приехали сюда с совершенно определенной целью,
поставленной перед нами научным собранием Лондонского зоологического
института. Цель эта - проверить утверждения профессора Челленджера. Должен
сказать, что мы уже вполне можем подтвердить их правильность.
Следовательно, миссия наша выполнена. Что же касается детального изучения
плато и его обитателей, то эта огромная задача будет под силу только
большой, специально снаряженной экспедиции. Если мы возьмемся за это сами,
тогда кто же доставит в Англию добытые нами сведения, которые послужат
ценным вкладом в науку? Профессор Челленджер изобрел способ подняться на
это неприступное с виду плато. Давайте же попросим его еще раз пустить в
ход присущую ему изобретательность и вернуть нас в тот мир, откуда мы
пришли.
Доводы Саммерли показались мне в высшей степени разумными.
Челленджер, и тот призадумался, сообразив, что ему не удастся посрамить
своих врагов, если подтверждение его правоты не дойдет до тех, кто
сомневался в ней.
- Проблема спуска с плато на первый взгляд кажется неразрешимой, -
сказал он, - но я не сомневаюсь, что человеческий интеллект найдет выход и
из этого положения. Уважаемый коллега, по-видимому, прав: нам не следует
затягивать свое пребывание в Стране Мепл-Уайта, пора подумать о том, как
вернуться домой. Однако я наотрез отказываюсь покинуть плато до тех пор,
пока мы не обследуем его и не составим хоть какой-нибудь карты.
Профессор Саммерли нетерпеливо фыркнул.
- У нас ушло уже целых два дня на разведку, - сказал он, - и это
почти ничего не дало. Мы по-прежнему не имеем никакого представления о
топографии плато. Выяснилось только одно: Страна Мепл-Уайта покрыта
густыми лесами. Но ведь на более подробное обследование потребуются
месяцы! Другое дело, если б здесь была какая-нибудь возвышенность. Однако
плато имеет уклон к центру, значит, сколько бы мы ни забирались вглубь,
его общий вид все равно перед нами не откроется.
И тут на меня нашло вдохновение. Я случайно остановился взглядом на
огромном узловатом дереве гингко, простиравшем над нами свои могучие
ветви. Судя по его мощному стволу, оно должно быть выше других деревьев.
Если плато действительно поднимается по краям, то почему бы этому гиганту
не послужить нам наблюдательной вышкой для обозрения всей Страны
Мепл-Уайта? Я еще в мальчишеские годы славился своим искусством лазать по
деревьям. Мои спутники лучше меня карабкаются по скалам, но тут им за мной
не угнаться. Только бы поставить ногу на нижнюю ветку, а все остальное
пустяки - доберусь и до вершины!
Моя идея была принята восторженно.
- Наш юный друг способен проделывать акробатические трюки, немыслимые
для людей с более массивной и в то же время более представительной
фигурой, - сказал Челленджер, и его щеки надулись двумя румяными
яблочками. - Я приветствую такое решение.
- Юноша, да вы просто гениальны! - воскликнул лорд Джон, хлопнув меня
по спине. - Не понимаю, как это нам раньше не пришло в голову! До захода
солнца остался какой-нибудь час, но вы еще успеете набросать план
местности, хотя бы самый приблизительный. Лезьте туда прямо с блокнотом.
Сейчас мы подставим под дерево три ящика, один на другой, и уж я
как-нибудь подсажу вас.
Лорд Джон взобрался на ящики и стал осторожно помогать мне, но тут в
дело вмешался Челленджер. Он подбежал к нам и буквально подбросил меня
кверху одним движением своей мощной длани. Я ухватился за толстый сук и,
перебирая ногами по стволу, сначала подтянулся до половины туловища, а
потом стал на сук коленями. Три нижние ветки послужили мне настоящими
ступеньками, другие, потоньше, тоже облегчили подъем, и я так быстро
взобрался по ним кверху, что вскоре земля совсем скрылась у меня из глаз.
Время от времени случались задержки, один раз пришлось даже
подниматься по лиане футов в десять длиной, но, в общем, все шло хорошо, и
мне уже казалось, что густой бас Челленджера скоро совсем перестанет
доноситься сюда. Но дерево было гигантской высоты; я вглядывался в зеленую
листву у себя над головой и не замечал, чтобы она начинала хоть
сколько-нибудь редеть.
Вскоре на моем пути встретилась ветка, на которой сидел плотный
зеленый клубок - вероятно, какое-нибудь паразитическое растение. Я вытянул
шею, стараясь заглянуть за него, и, потрясенный тем, что неожиданно
предстало моим глазам, чуть не свалился с дерева.
На меня смотрело чье-то лицо - какие-нибудь два фута отделяли нас
друг от друга. Существо, которому оно принадлежало, пряталось за зеленым
клубком и высунуло из-за него голову одновременно со мной. Лицо было
человеческое, во всяком случае, более человеческое, чем у любой обезьяны.
Длинное, белесое, все в прыщах, приплюснутый нос, массивная нижняя
челюсть, на подбородке и скулах жесткая щетина, совсем как бакенбарды.
Чудовище ощерило пасть и зарычало, будто изрыгая проклятия по моему
адресу, и я увидел острые, загнутые книзу собачьи клыки. Свирепые глаза
под нависшими бровями метнули на меня взгляд, полный ненависти и угрозы, и
мгновенно помертвели от беспредельного страха. Чудовище камнем ринулось
вниз. Раздался громкий треск ломающихся ветвей, рыжее, волосатое, как у
свиньи, тело на секунду мелькнуло у меня перед глазами и исчезло в вихре
взметенной листвы.
- В чем дело? - послышался снизу голос лорда Рокстона. - Что-нибудь
случилось?
- Вы видели? - крикнул я, весь дрожа от волнения и крепко держась
обеими руками за сук.
- Слышали какой-то шум, подумали, что вы оступились. А в чем все-таки
дело?
Внезапное появление этой странной человекообезьяны так взволновало
меня, что я уже хотел спуститься с дерева и рассказать о случившемся моим
спутникам. Но до вершины оставалось совсем немного, и мне было стыдно
возвращаться вниз, не выполнив взятой на себя задачи.
Поэтому я сделал долгую остановку, отдышался и полез дальше. Раз
как-то нога моя ступила на подгнивший сук, и я удержался только на руках,
но, в общем, подъем был нетрудный. Мало-помалу листва стала редеть, в лицо
мне пахнуло ветром, а это значило, что гингко уже поднялось над
окружающими деревьями.
Но я лез все выше и выше, твердо решив не смотреть по сторонам до тех
пор, пока не доберусь до самой вершины. Наконец ветки стали гнуться под
моей тяжестью. Тогда я выбрал надежный развилок, уселся в нем поудобнее и
глянул вниз на изумительную панораму этой таинственной страны, в которую
нас занесла судьба.
Солнце уже спустилось к самой линии горизонта, но вечер был такой
ясный и тихий, что плато, раскинувшееся подо мной, виднелось от края до
края. Оно представляло собой овал длиной миль в тридцать, шириной в
двадцать и имело форму неглубокой воронки, так как поверхность его шла под
уклон к центру, где было довольно большое озеро, миль десяти в окружности.
По берегам этого прекрасного озера рос густой тростник, сквозь зеленоватую
воду кое-где проступали желтые песчаные отмели, отливавшие золотом в
мягких лучах солнца. На отмелях виднелось множество каких-то черных
предметов. Для аллигаторов они были слишком велики, для челнов - слишком
длинны. Я разглядел в бинокль, что это живые существа, но какие, так и не
догадался.
С той стороны плато, где был наш лагерь, лесистые склоны, изрезанные
кое-где прогалинами, тянулись миль на шесть по направлению к центральному
озеру. Почти у самых своих ног я различил прогалину игуанодонов, а дальше,
среди редеющих деревьев, виднелся проход к болоту птеродактилей. Зато по
другую сторону озера облик плато резко менялся. Там поднимались точно
такие же красноватые базальтовые скалы, какие мы видели снизу, с равнины.
Эта гряда была футов двести вышиной, и у подножия ее рос лес. В нижней
части красноватых скал, немного выше земли, я разглядел в бинокль ряд
темных отверстий, служивших, по-видимому, входами в пещеры. У входа в одну
из них что-то белело, но что именно, мне так и не удалось разобрать.
Я бросил свою работу только после захода солнца, когда уже ничего не
было видно, и спустился к товарищам, с нетерпением ожидавшим меня под
деревом. Вот когда я стал героем дня! Этот замысел принадлежал мне, и я
сам привел его в исполнение. Вот она, карта, которая сбережет нам месяц
времени и избавит от необходимости блуждать вслепую по Неведомой стране.
Последовал обмен торжественными рукопожатиями. Но прежде чем показать
карту товарищам, надо было рассказать им и о моей встрече с
человекообезьяной.
- Она была там все время, - сказал я.
- Откуда вы это знаете? - спросил лорд Джон.
- Меня не оставляло ощущение, что за нами следят чьи-то злобные
глаза. Помните, профессор Челленджер? Я говорил вам об этом.
- Действительно, нечто подобное я слышал. Наш юный друг обладает той
впечатлительностью, которая характерна для представителей кельтской расы.
- Теория телепатии... - начал было Саммерли, набивая трубку.
- Это чересчур сложная проблема, не будем ее обсуждать сейчас, -
решительно прервал его Челленджер. - Скажите лучше вот что, - обратился он
ко мне с величественным видом, словно епископ, экзаменующий ученика
воскресной школы, - вы не заметили, может это существо прижать большой
палец к ладони?
- Вот уж чего не заметил, того не заметил.
- Хвост у него есть?
- Нет.
- Задние конечности хватательные?
- По всей вероятности, иначе он не смог бы так быстро скакать с ветки
на ветку.
- Если память мне не изменяет, в Южной Америке насчитывается до
тридцати шести видов обезьян... профессор Саммерли, прошу вас воздержаться
от замечаний... Но человекообразных среди них нет. Теперь не подлежит
сомнению, что здесь они водятся, но это какая-то другая разновидность, а
не те волосатые гориллоподобные обезьяны, которые встречаются только в
Африке и на Востоке. (У меня чуть было не сорвалось с языка, что
двоюродного братца этих гориллоподобных я видел и в Кенсингтоне.) Для
здешней разновидности характерны наличие растительности на лице и белый
цвет кожи, последнее же объясняется тем, что эти обезьяны живут на
деревьях, среди густой листвы. Перед нами стоит вопрос: к кому же больше
приближается здешняя разновидность - к обезьяне или к человеку? В
последнем случае она, видимо, представляет собой то, что зовется в
просторечии .недостающим звеном.. Наш долг - немедленно приступить к
разрешению этой проблемы...

Глава XII. КАК СТРАШНО БЫЛО В ЛЕСУ!1
В предыдущем письме уже упоминалось... а может, и нет? - последнее
время память играет со мной злые шутки, - что я был сам не свой от
гордости, когда трое таких незаурядных людей, как мои спутники, с
благодарностью пожали мне руку. По их словам, я спас или по крайней мере
значительно облегчил наше положение. Будучи самым младшим членом
экспедиции и уступая моим товарищам во всем, что касалось опыта и
твердости характера, я с первых же дней нашего путешествия оставался в
тени. Но теперь настал и мой час. Увы! Гордыня к добру не приводит.
Чувство самодовольства и новая для меня уверенность в своих силах привели
к тому, что в ту же ночь мне пришлось выдержать такое испытание, о котором
я до сих пор не могу вспомнить без ужаса.
Вот как это случилось. Взбудораженный сверх всякой меры своим удачным
подъемом на вершину дерева гингко, я никак не мог уснуть. В ту ночь первым
дежурил Саммерли. В неярком свете костра виднелась его нелепая, угловатая
фигура. Он сидел, сгорбившись, положив винтовку на колени, и так клевал
носом, что его козлиная бородка то и дело вздрагивала. Лорд Джон лежал,
завернувшись в свое южноамериканское одеяло - пончо, и его совсем не было
слышно. Зато густой и громкий храп Челленджера разносился по всему лесу.
Полная луна светила ярко; ночной воздух так и пробирал холодком.
Какая ночь для прогулки! И вдруг меня осенило: а почему бы и в самом деле
не прогуляться? Что, если я тихонько выйду из лагеря, найду дорогу к
центральному озеру и утром вернусь с целым ворохом новостей? Ведь тогда
акции мои поднимутся еще выше! И если Саммерли заставит нас найти
какой-нибудь способ выбраться отсюда, мы вернемся в Лондон с самыми
точными сведениями о центральной части Страны Мепл-Уайта, где, кроме меня,
не побывал никто. Я вспомнил Глэдис... "Человек - сам творец своей славы.,
- прозвучало у меня в ушах. Вспомнил и Мак-Ардла. Какой материал для
газеты - на целую полосу! Какая карьера ждет меня впереди! Начнется война,
и, может быть, меня пошлют корреспондентом на театр военных действий. Я
схватил первую попавшуюся винтовку - патроны были у меня в карманах - и,
разобрав завал у входа в форт, проскользнул за его ограду. Оглянувшись
напоследок, я увидел нашего горе-часового Саммерли, который по-прежнему
дремал у затухающего костра, мерно, словно китайский болванчик, покачивая
головой.
После первых же ста ярдов мне стало ясно, сколько безрассудства в
моем поступке. Я, кажется, уже упоминал на страницах этой хроники, что
пылкость воображения мешает мне стать по-настоящему смелым человеком,
упоминал и о том, что больше всего на свете боюсь прослыть трусом. Вот эта
боязнь и толкала меня вперед. Я просто не мог бы вернуться в лагерь с
пустыми руками. Если б товарищи и не хватились меня и не узнали бы о моем
малодушии, все равно я не нашел бы себе места от жгучего стыда. А в то же
время меня то и дело кидало в дрожь, и я готов был отдать все, лишь бы
найти достойный выход из этого нелепого положения.
Как страшно было в лесу! Деревья стояли такой плотной стеной, листва
у них была такая густая, что лунный свет почти не проникал сюда, и лишь
самые верхние ветки филигранным узором сквозили на фоне звездного неба.
Привыкнув мало-помалу к темноте, глаза мои начали кое-что различать в ней.
Некоторые деревья все же виднелись в этом мраке, другие совсем тонули в
угольно-черных провалах, от которых я в ужасе шарахался, так как порой они
казались мне входами в какие-то пещеры. Я вспомнил отчаянный вопль
обреченного на гибель игуанодона, разнесшийся по всему лесу. Вспомнил и
бородавчатую окровавленную морду, мелькнувшую передо мной при свете факела
лорда Джона. Безымянное страшное чудовище охотится в этих самых местах.
Оно может в любую минуту броситься на меня из лесной тьмы. Я остановился,
вынул из кармана патрон и открыл затвор винтовки. И вдруг сердце замерло у
меня в груди. Это была не винтовка, а дробовик.
И я снова подумал: "Уж не вернуться ли?." Повод вполне достаточный,
никто не посмеет сомневаться в причинах моей неудачи. Но глупая гордость
восставала даже против одного этого слова. Нет, я не хотел, я не мог
допустить, чтобы меня постигла неудача. Если уж на то пошло, так перед
лицом тех опасностей, которые мне здесь, по всей вероятности, угрожают,
винтовка окажется столь же бесполезным оружием, сколь и охотничье ружье.
Возвращаться в лагерь и исправлять ошибку не имеет смысла - второй раз мне
не удастся уйти оттуда незамеченным. Придется объяснить свои намерения, и
тогда инициатива уйдет у меня из рук. После недолгих колебаний я все же
собрался с духом и двинулся дальше, держа бесполезное ружье под мышкой.
Лесная тьма пугала меня, но на прогалине игуанодонов, залитой ровным
лунным светом, мне стало еще страшнее. Я внимательно оглядел ее,
спрятавшись в кустах. Чудовищ не было видно. Трагедия, злополучным героем
которой стал один из игуанодонов, вероятно, заставила остальных уйти с
этого пастбища. Туманная серебристая ночь была безмолвна - ни шороха, ни
звука. Набравшись храбрости, я быстро перебежал прогалину и по ту сторону
опять вышел к ручью, служившему мне путеводной нитью. Этот веселый спутник
бежал, болтая и журча, как тот дорогой моему сердцу ручей в родной
стороне, где я еще мальчиком ловил по ночам форель. Если идти вниз по
течению, он выведет меня к озеру; если подыматься вверх, - вернешься
обратно в лагерь. Ручей то и дело терялся среди кустов, но его неумолчное
журчание все время стояло у меня в ушах.
Чем ниже под уклон, тем больше и больше редел лес, постепенно уступая
место зарослям кустарника, среди которых лишь кое-где поднимались высокие
деревья. Идти становилось легче, и теперь я мог смотреть по сторонам,
оставаясь незамеченным. Мой путь проходил мимо болота птеродактилей, и
оттуда навстречу мне с сухим шелестом и свистом взмыл в воздух один из
этих гигантов, размах крыльев которого был футов двадцать по меньшей мере.
Вот его перепончатые крылья пронизало ослепительно-белым тропическим
сиянием лунного диска, и словно скелет пролетел у меня над головой. Я
кинулся в кусты, зная по опыту, что достаточно этому чудовищу подать
голос, и на меня тучей налетят его омерзительные собратья. И только после
того, как птеродактиль опустился в чащу кустов, я осторожно двинулся
дальше.
Ночь была на редкость тихая, но вот тишину нарушил глухой, ровный
рокот, с каждым моим шагом становившийся все громче и громче. Наконец я
остановился совсем рядом с источником, из которого исходил этот звук,
напоминавший клокотание кипятка в котле, и понял, в чем тут дело.
Посередине небольшой лужайки виднелось озеро, вернее, большая лужа, ибо в
диаметре она была не больше водоема на Трафальгар-сквер. Ее черная, как
деготь, поверхность непрестанно вздувалась пузырями, которые лопались,
выделяя газ. Воздух над лужей дрожал от жара, а земля вокруг была до того
горячая, что, коснувшись ее ладонью, я тут же отдернул руку. По-видимому,
мощный вулканический процесс, много веков назад вздыбивший плато над
земной поверхностью, еще не закончился. Нам уже приходилось видеть здесь,
среди пышной зелени, черные обломки скал и застывшую лаву, но этот
резервуар с жидким асфальтом был первым неоспоримым доказательством того,
что древний вулкан продолжает действовать и по сию пору. К сожалению, мне
надо было спешить, чтобы вернуться в лагерь до рассвета, и я не стал
задерживаться здесь.
До конца дней своих я не забуду этого страшного пути. Освещенные
луной прогалины я обходил по самым краям, стараясь держаться в густой
тени; в джунглях то и дело замирал от страха, слыша треск веток, сквозь
которые пробирался какой-нибудь зверь. Огромные тени возникали передо мной
и снова исчезали, бесшумно скользя на мягких лапах. Я часто останавливался
с твердым намерением повернуть обратно, и всякий раз гордость побеждала
страх и гнала меня вперед, к намеченной цели.
Наконец (на моих часах было начало второго) в просвете между
деревьями блеснула вода, и минут через десять я уже стоял в камышах на
берегу центрального озера. Меня давно мучила жажда, и я лег ничком и
припал к воде; она оказалась холодной и очень свежей на вкус. В этом месте
к берегу вела широкая, испещренная множеством следов тропинка - очевидно,
звери приходили сюда на водопой. У самой воды огромной глыбой поднималась
застывшая лава. Я взобрался на нее, лег и осмотрелся по сторонам.
Первое, что предстало моему взору, поразило меня своей
неожиданностью. Описывая вид, открывавшийся с вершины дерева гингко, я
упоминал о темных пятнах на скалистой гряде, которые можно было принять за
входы в пещеры. Взглянув теперь в ту сторону, я увидел множество круглых
отверстий, светящихся ярким, красноватым огнем, словно иллюминаторы
океанского парохода в ночной темноте. Сначала я подумал, что это отблеск
лавы, бурлящей в непотухшем вулкане, но тут же отказался от такого
предположения. Лава бурлила бы где-нибудь внизу, а не высоко среди скал.
Тогда что же это значит? Невероятно, но, по-видимому, другого объяснения
не подыщешь: эти красноватые пятна не что иное, как отблески костров,
горящих в пещерах, костров, разжечь которые могла только человеческая
рука. Следовательно, на плато есть люди. Какие блестящие результаты дала
моя ночная прогулка! Уж с такими известиями нам не стыдно будет вернуться
в Лондон.
Я долго смотрел на эти красные мерцающие отблески. Меня отделяло от
них не меньше десяти миль, но даже на таком расстоянии можно было
разглядеть, как они то затухали, то вспыхивали ярче, то совсем исчезали у
меня из глаз, когда их заслоняли чьи-то тени. Чего бы я только не дал,
чтобы подобраться к этим пещерам, заглянуть в них и потом поведать моим
спутникам о внешнем облике и образе жизни человеческой расы, населяющей
этот таинственный уголок земного шара! Сейчас об этом нечего было и
думать, но вряд ли кто-нибудь из нас захочет покинуть плато, не узнав
толком, что скрывается в этих пещерах.
Озеро Глэдис - мое озеро! - сверкало передо мной, словно ртуть, а в
самом центре его отражался светлый диск луны. Оно было неглубокое: из воды
в нескольких местах проглядывали песчаные отмели. Гладкая поверхность
озера жила своей жизнью - на ней появлялись то круги, то легкая рябь; вот
рыба блеснула серебряной чешуей, вот показалась горбатая аспидно-черная
спина какого-то чудовища. Странное существо, похожее на огромного лебедя с
длинной гибкой шеей, прошло по краю отмели, потом грузно плюхнулось в
озеро и поплыло. Его изогнутая шея и юркая голова долго виднелись над
водой. Потом оно нырнуло и больше уже не показывалось.
Вскоре я устремил все свое внимание на то, что происходило почти у
самых моих ног. На берегу появились два зверя, похожих на крупных
армадиллов. Они припали к воде и быстро заработали длинными красными
лентами языков. Вслед за ними на водопой явился огромный ветвисторогий
олень с самкой и двумя оленятами. Такого царственного существа, наверно,
больше нигде не найдешь, кроме как в Стране Мепл-Уайта; и лось, и
американский олень были бы ему по плечо. Все семейство мирно пило воду, но
вдруг самец предостерегающе фыркнул, и они мигом исчезли в камышах.
Армадиллы тоже заковыляли прочь. На тропинке появилось какое-то новое
существо - настоящее чудовище.
У меня пронеслось в голове: где же я видел этого урода с круглой
спиной, усаженной треугольными зубцами, с маленькой птичьей головкой,
опущенной почти до самой земли? И вдруг вспомнил. Это же стегозавр,
которого Мепл-Уайт запечатлел на страницах своего альбома, то чудовище,
которым прежде всего заинтересовался Челленджер. Вот он передо мной -
может быть, тот самый зверь, что повстречался американскому художнику.
Земля содрогалась под его страшной тяжестью, воду он лакал так громко, что
эти звуки, казалось, будили ночь. Минут пять стегозавр стоял совсем рядом
со мной. Стоило мне протянуть руку, и я бы коснулся этих отвратительных
зубцов, вздрагивавших при каждом его движении. Напившись, чудовище побрело
прочь и скрылось среди камней.
Я вынул часы - была половина третьего, самое время возвращаться в
лагерь. Обратный путь не вызывал у меня никаких сомнений, так как я шел
сюда, держась левого берега ручья, а ручей вливался в центральное озеро в
нескольких шагах от моего наблюдательного пункта. Итак, я в самом лучшем
расположении духа зашагал к лагерю, гордясь результатами своей ночной
прогулки и теми новостями, которые преподнесу товарищам. Конечно, самая
важная новость - это освещенные изнутри пещеры, где, по всей вероятности,
живет какое-то племя троглодитов. Но мои наблюдения над центральным озером
тоже кое-чего стоят. Я могу удостоверить, что оно полно живых существ, и,
кроме того, опишу несколько новых видов доисторических сухопутных
животных, не встречавшихся нам до сих пор. Не много найдется людей на
свете, думал я, которые за одну ночь - и какую необычайную ночь! - смогли
бы внести столь ценный вклад в сокровищницу человеческих знаний.
Поглощенный своими мыслями, я медленно поднимался вверх по склону и
уже был примерно на полпути к лагерю, когда послышавшиеся сзади странные
звуки вернули меня к действительности. Это было нечто среднее между
храпением и ревом - глухим, низким и грозным. По-видимому, вблизи появился
какой-то зверь, но в темноте ничего нельзя было разглядеть. Я прибавил
шагу и, пройдя еще с полмили, снова услышал те же звуки. На сей раз они
были гораздо громче и страшнее. Сердце замерло у меня в груди при мысли,
что за мной кто-то гонится. Я весь похолодел и почувствовал, как волосы
встали дыбом у меня на голове. Пусть эти чудовища рвут друг друга на
куски, такова борьба за существование, но чтобы они нападали на
современного человека, охотились за владыкой мира - с этой страшной мыслью
я не мог примириться. Передо мной снова возникло это страшное видение из
дантова "Ада. - залитая кровью морда, освещенная на миг горящей веткой
лорда Джона. Я стоял, глядя во все глаза назад, на залитую луной тропинку,
и колени у меня подгибались от страха. Такое может только присниться:
тишина, серебристые лунные блики на прогалинах, черные пятна кустов. И
вдруг эту грозную тишину снова прорезало то же низкое, гортанное рычание.
Оно звучало еще громче, еще ближе. Сомнений быть не могло; меня кто-то
выслеживал, и расстояние между мной и моим преследователем сокращалось с
каждой минутой.
Я стоял, будто пригвожденный к месту, и не мог отвести глаз от
тропинки. И вдруг оно показалось. В дальнем конце прогалины, которую я
только что прошел, дрогнули кусты. Что-то большое, темное отделилось от
них и одним прыжком вымахнуло на залитую луной прогалину. Я умышленно
говорю о прыжке, ибо чудовище передвигалось, как кенгуру, вытянувшись во
весь рост и отталкиваясь от земли сильно развитыми задними ногами;
передние были прижаты у него к брюху. Размеры и мощь этого зверя поразили
меня - настоящий слон, вставший на дыбы. И при всем том какая подвижность!

Глава XIII. ЭТОГО ЗРЕЛИЩА МНЕ НИКОГДА НЕ ЗАБЫТЬ1
В тот грустный день на закате солнца я увидел внизу уходившего
индейца - нашу последнюю надежду на спасение - и до тех пор провожал
глазами его одинокую крохотную фигурку, пока она не скрылась в розовом
вечернем тумане, медленно встававшем между мной и далекой Амазонкой.
Было уже совсем темно, когда я побрел к нашему разгромленному лагерю,
бросив напоследок еще один взгляд на костер Самбо - на этот единственный
луч света, доходивший до меня из огромного мира и так же ласкавший мой
взгляд, как присутствие верного негра ласкало мою омраченную душу. Но
теперь, впервые после постигшей меня беды, я немного приободрился, утешая
себя мыслью, что мир узнает о наших делах и сохранит в памяти наши имена,
связав их навеки с теми открытиями, которые, быть может, достанутся нам
ценой жизни.
Мне было страшно устраиваться на ночь в этом злополучном лагере, а
джунгли пугали меня еще больше. Однако приходилось выбирать между тем и
другим. Благоразумие требовало, чтобы я был настороже, но истомленному
телу трудно было бороться с дремотой. Забравшись на дерево гингко, я
тщетно искал такого местечка на его нижних ветвях, где можно было бы
уснуть, не рискуя сломать себе шею при неминуемом падении.
Пришлось слезть и решать, как быть дальше. После долгих раздумий я
завалил кустами вход в лагерь, разжег три костра, расположив их
треугольником, сытно поужинал и уснул крепким сном, который был прерван на
рассвете самым неожидаяным и самым приятным образом.
Ранним утром чья-то рука легла мне на плечо. Я вскочил, весь дрожа,
схватился за винтовку и вдруг радостно вскрикнул, узнав лорда Джона,
склонившегося ко мне в сером рассветном сумраке.
Да, это был он, но какая перемена произошла в нем! Последний раз я
видел лорда Джона спокойным, сдержанным, в чистом белом костюме. Сейчас он
стоял передо мной бледный, глаза его дико блуждали по сторонам, грудь
тяжело вздымалась, как после долгого и стремительного бега, голова была не
покрыта, худое лицо исцарапано и все в крови, костюм порван в клочья. Я
смотрел на него, пораженный этим зрелищем, но он не дал мне даже открыть
рта и принялся подбирать раскиданные по поляне вещи, бросая мне короткие,
отрывистые фразы:
- Скорее, юноша, скорей! Дорога каждая минута. Возьмите винтовки -
обе. Остальные у меня. Как можно больше патронов. Набейте ими карманы.
Теперь - провизия. Шести банок хватит. Вот так. Ни о чем не спрашивайте,
не рассуждайте. Ну, бежим, не то будет поздно.
Еще не проснувшись как следует, не соображая, что все это значит, я
помчался по лесу за лордом Джоном с двумя винтовками под мышкой и с шестью
консервными банками в руках. Он выбирал самые густые, с трудом проходимые
заросли и, наконец, вывел меня к высоким кустам. Мы кинулись туда, не
обращая внимания на колючки. Лорд Джон упал ничком на землю и потянул меня
за собой.
- Ну вот! - еле выговорил он. - Теперь, кажется, мы в безопасности.
Они нагрянут на лагерь, это как пить дать, и просчитаются.
- Что случилось? - спросил я, отдышавшись. - Где оба профессора? И
кто на них охотится?
- Человекообезьяны! - громким шепотом сказал лорд Джон. - Господи
боже, что это за чудовища! Говорите тише. У них тонкий слух, зрение тоже,
зато обоняние никуда не годится, насколько я мог заметить. По следам они
до нас не доберутся. Где вы пропадали, юноша? Вам повезло, благодарите
свою судьбу, что не попали в эту переделку.
Я шепотом поведал ему о своих приключениях.
- Да, плохи наши дела! - сказал лорд Джон, услыхав о динозавре и
западне. - Здесь вам не курорт. Но все же полное представление о прелестях
здешних мест я получил в ту минуту, когда на нас напали эти дьяволы. Мне
однажды пришлось побывать в лапах у людоедов-папуасов, но они конфетки по
сравнению с этими монстрами.
- Расскажите, как все было, - попросил я.
- Это случилось на рассвете. Наши ученые друзья только продрали глаза
и даже не успели сцепиться. И вдруг откуда ни возьмись - обезьяны. Просто
посыпались на нас, как яблоки с яблони. Они, наверно, еще затемно облепили
высокое дерево, на которое вы лазали. Одной я тут же всадил пулю в брюхо,
однако тем дело и кончилось - нас мигом уложили на обе лопатки. Я называю
этих дьяволов обезьянами, но они размахивали палками, швыряли в нас
камнями, тараторили между собой на своем языке и в довершение всего
связали нам руки лианами. Это человекообезьяны, и по развитию они стоят
выше всех зверей, которых мне приходилось встречать во время своих
странствований, а я, слава богу, много шатался по белу свету. Как
говорится, .недостающее звено.. Ну, недостает, и черт с ним, обошлись бы и
без него! А дальше дело было так. Они подхватили своего раненого сородича,
из которого кровь хлестала, как из прирезанной свиньи, и унесли его
куда-то, а потом уселись около нас кружком. Морды свирепые, того и гляди
растерзают. Ростом они, пожалуй, с человека, но немного шире, коренастее.
Сидят и смотрят, смотрят на нас... Брови рыжие, нависшие, глаза какие-то
странные, будто из мутного стекла. Уж на что Челленджер не трус, а ему
тоже стало не по себе. Как вскочит да как закричит: "Приканчивайте нас,
нечего тянуть!. У него, верно, от всего этого в голове помутилось - уж
очень он буйствовал. Пожалуй, будь на месте обезьян его заклятые враги
репортеры, им и то меньше бы досталось.
- Ну, а обезьяны что?
Я с жадностью вслушивался в шепот лорда Джона, который рассказывал
мне об этих поразительных происшествиях, а сам внимательно поглядывал по
сторонам, не отнимая руки от винтовки со взведенным курком.
- Я уже думал: ну, конец нам! Но ничуть не бывало. Обезьяны
затараторили, закричали. Потом одна подошла к Челленджеру и стала рядом с
ним. Вы сейчас рассмеетесь, юноша, но до чего же они были похожи - как
близкие родственники! Я бы сам не поверил, да глаза не лгут. Эта старая
человекообезьяна, по-видимому, вожак племени, оказалась точной копией
Челленджера, только что масть другая - рыжая. А все прочие очаровательные
приметы нашего друга были налицо, правда, несколько утрированные.
Квадратный торс, широкие плечи, грудь колесом, полное отсутствие шеи,
длинная рыжая борода, мохнатые брови и такой же заносчивый вид - пойдите,
мол, вы все к черту! Словом, полное сходство. Когда эта обезьяна стала
рядом с Челленджером и положила ему лапу на плечо, эффект получился
потрясающий. Саммерли, настроенный несколько истерически, хохотал до слез,
глядя на них. Обезьяны сначала тоже смеялись, если такое кудахтанье можно
назвать смехом, а потом схватили нас и поволокли в лес. Винтовки и другие
вещи они не тронули, видно, побоялись, а вот провизию, вынутую из ящиков,
всю забрали с собой. Дорогой нам с Саммерли здорово досталось -
полюбуйтесь на мою физиономию и на эти лохмотья. Они тащили нас сквозь
заросли, не разбирая пути, а им самим хоть бы что - у них шкура дубленая.
Зато Челленджер нисколько не пострадал. Четыре обезьяны подняли его на
плечи и понесли, как римского триумфатора. Тсс! Что это?
Откуда-то издали до нас донеслось странное потрескивание,
напоминающее мелкую дробь кастаньет.
- Это они! - шепнул мой товарищ, закладывая патроны во вторую
двустволку .экспресс.. - Заряжайте обе винтовки, юноша, живьем мы не
сдадимся, об этом не мечтайте. Слышите, как верещат?.. Значит, чем-то
взбудоражены. А доберутся до нас - и еще не так взволнуются. Помните
"Последнюю атаку.? "Сжимая винтовки в ослабших руках, средь мертвых на
поле боя.... Это детские игрушки по сравнению с тем, что предстоит нам.
- Они где-то очень далеко.
- Эта банда до нас не доберется, но у них, наверно, по всему лесу
рыщут разведчики. Ну, ладно, вернемся к моему скорбному повествованию. Так
вот, эти дьяволы притащили нас в большую рощу у самого обрыва. У них там
настоящий город на деревьях - до тысячи хижин из ветвей и листьев. Это в
трех-четырех милях отсюда. Мерзкие твари! Мне кажется, я после них никогда
не отмоюсь. Они меня всего перещупали своими грязными лапами. В городе нас
связали уже по рукам и ногам, и я попался такому ловкачу, которому только
бы морские узлы вязать, - что твой боцман. Так вот, свяэали нас и положили
под деревом, а на страже поставили здоровенную обезьянищу с дубинкой. Я
все говорю .нас. да .нас., но это относится только ко мне и к Саммерли.
Что же касается Челленджера, то он сидел на дереве, ел какие-то фрукты и
наслаждался жизнью. Впрочем, нам от него тоже кое-что перепало, а главное
- он ухитрился расслабить наши путы. Вы, наверно, не удержались бы от
смеха, глядя, как профессор восседает на дереве чуть не в обнимку со своим
близнецом и распевает густым басом: "О звонкий колокол!." Музыка, видите
ли, настраивала обезьян на миролюбивый лад. Да, вы бы рассмеялись, а нам
было не до смеху. Челленджеру разрешалось делать все что угодно,
разумеется, в известных пределах, но для нас режим был установлен куда
строже. Единственное, чем мы все утешались, - это мыслью, что вы на
свободе и сбережете все наши записи и материалы.
А теперь, милый юноша, слушайте и удивляйтесь. Вы утверждаете, что,
судя по некоторым признакам - костры, ловушки и тому подобное, - на плато
существуют люди. А мы этих людей видели. И надо сказать, что бедняги
являют собой весьма печальное зрелище. Жалкий, запуганный народец! Да это
и не удивительно. По-видимому, людское племя занимает ту часть плато, где
пещеры, а обезьянье - другую, и между обоими племенами идет борьба не на
жизнь, а на смерть. Вот так здесь обстоят дела, если мне удалось правильно
в них разобраться.
Вчера человекообезьяны захватили в плен двенадцать туземцев и
приволокли их к себе в город. Это сопровождалось такими криками и
верещанием, что я просто ушам своим не верил. Туземцы - краснокожие,
совсем низкорослые. Дорогой это зверье так их отделало когтями и зубами,
что они еле передвигали ноги. Двоих тут же прикончили, причем у одного
чуть не оторвали руку. В общем, зрелище было омерзительное. Эти несчастные
держались молодцами, даже не пикнули, а мы просто не могли смотреть на
них. Саммерли упал в обморок. Челленджер и тот еле выдержал... Ну,
кажется, ушли.
Мы долго прислушивались к глубокой тишине леса, но ее ничто не
нарушало, кроме щебетания птиц. Лорд Джон снова вернулся к своему
рассказу:
- Вам здорово повезло, юноша! Обезьяны так увлеклись индейцами, что о
нас перестали и думать. Но не будь этого, второе нападение на лагерь было
бы неминуемо. Вы оказались совершенно правы: они все время наблюдали за
нами с дерева и прекрасно поняли, что одного человека не хватает. Но потом
им стало уже не до нас. Вот почему своим пробуждением вы обязаны мне, а не
стае обезьян. Бог мой, что нам пришлось испытать потом! Это какой-то
кошмар! Вы помните бамбуковые заросли, где мы нашли скелет американца? Так
вот, они приходятся как раз под обезьяньим городом, и обезьяны сбрасывают
туда своих пленников. Я уверен, что там горы этих скелетов, надо только
поискать как следует. Над обрывом у них расчищен настоящий плац для
подобных церемоний. Несчастных пленников заставляют прыгать в пропасть
поодиночке, и весь интерес заключается в том, разобьются ли они в лепешку
или напорются на острый бамбук. Все обезьянье племя выстроилось над
обрывом, и нас тоже потащили полюбоваться на это зрелище. Первые четверо
индейцев прыгнули вниз, и бамбук прошел сквозь их тела, как вязальные
спицы сквозь масло. Я теперь не удивляюсь, вспоминая скелет бедного янки.
Да, зрелище страшное... Но вместе с тем захватывающее. Мы, как
зачарованные, смотрели на эти прыжки, хотя каждый из нас думал: "Сейчас
настанет моя очередь..
Однако до этого не дошло. Шестерых индейцев приберегли на сегодня, но
бенефициантами в этом спектакле, вероятно, были бы мы - Саммерли и я.
Челленджер, по-видимому, вывернется. Понять обезьян не так уж трудно,
потому что они изъясняются главным образом знаками. И вот, следя за их
переговорами, я решил: пора действовать. Кое-какие планы у меня были. Но
приходилось полагаться только на свои силы - от Саммерли толку никакого.
Челленджер немногим лучше. Им удалось сойтись вместе на каких-нибудь
несколько минут, и они тут же затеяли яростный спор по поводу научной
классификации этих рыжих дьяволов, которые держали нас в своей власти.
Один утверждал, что это яванские дриопитеки, другой называл их
питекантропами. Просто рехнулись оба! Но у меня было совсем иное на уме.
Прежде всего я обратил внимание, что по ровной местности эти твари бегают
хуже человека, так как ноги у них короткие, кривые, а туловище грузное.
Челленджер, и тот дал бы фору самому лучшему их бегуну, а мы с вами
настоящие чемпионы против них. Затем еще одно немаловажное наблюдение: они
понятия не имеют об огнестрельном оружии. По-моему, им было даже невдомек,
что случилось с той обезьяной, которую я ранил. Словом, только бы нам
добраться до своих винтовок, а там мы им покажем.
И вот сегодня на рассвете я дал своему часовому здоровенного пинка в
брюхо, примчался в лагерь, захватил вас, винтовки... А дальнейшее вам
известно.
- Но что же будет с нашими профессорами? - в ужасе воскликнул я.
- Надо выручать их. Бежать со мной они не могли: Челленджер сидел на
дереве, а у Саммерли не хватило бы сил, - поэтому я решил, что прежде
всего надо достать винтовки, а уж потом спасать остальных. Правда,
обезьяны могут укокошить их в отместку. Челленджера они вряд ли тронут, но
за Саммерли не ручаюсь. Впрочем, ему так или иначе грозила бы смерть. В
этом я совершенно уверен. Так что мое бегство не могло ухудшить положение.
Но теперь честь обязывает нас или спасти товарищей, или разделить с ними
их участь. А посему, дорогой мой, кайтесь в грехах, очищайте душу, ибо к
вечеру ваша судьба будет решена.
Не знаю, удалось ли мне передать здесь характерную для лорда Рокстона
манеру выражаться - отрывистость, энергичность его фраз, насмешливую
бесшабашность тона. Этот человек был прирожденным вожаком. Чем ближе
надвигалась на нас опасность, тем красочнее становилась его речь, тем ярче
разгорались его холодные глаза, тем больше и больше топорщились длинные,
как у Дон Кихота, усы. Он любил рисковать, наслаждался драматичностью,
присущей истинным приключениям, особенно когда это касалось его самого,
считал, что во всякой опасности есть своего рода спортивный интерес -
интерес жестокой игры человека с судьбой, где ставкой служит жизнь. Все
это делало лорда Джона незаменимым помощником в трудные минуты жизни. Если
б не страх за товарищей, я бы не испытывал ничего, кроме радости, идя за
таким человеком на опасное дело.

Глава XIV. ЭТО БЫЛА НАСТОЯЩАЯ ПОБЕДА1
Мы воображали, что наши преследователи, человекообезьяны, не
подозревают о существовании этого убежища в кустах, однако вскоре нам
пришлось убедиться в своей ошибке. В лесу стояло полное безмолвие- ни
звука, ни шелеста листьев... И все-таки прежний опыт должен был подсказать
нам, с какой хитростью и с каким терпением эти твари выслеживают свою
добычу и выжидают удобного случая для нападения. Не знаю, что мне сулит
судьба в дальнейшем, но вряд ли я буду когда-нибудь так близок к смерти,
как в то утро. Сейчас расскажу все по порядку.
Сон не помог нам восстановить силы после страшных волнений и
голодовки предыдущего дня. Саммерли был так слаб, что еле держался на
ногах, но с присущим ему упорством и мужеством не хотел признаваться в
этом. Мы созвали военный совет и решили посидеть здесь еще часа два,
подкрепиться завтраком, что было крайне необходимо, а потом отправиться в
путь через все плато и выйти к пещерам на тот берег центрального озера,
где, по моим наблюдениям, жили люди. Мы надеялись, что спасенные нами
индейцы замолвят за нас доброе слово, и рассчитывали на хороший прием со
стороны их соплеменников.
После такого путешествия Страна Мепл-Уайта еще больше приоткроет
перед нами свои тайны, и, выполнив возложенную на нас миссию, мы
сосредоточим все свои помыслы на том, как нам выбраться отсюда и снова
вернуться в мир. Даже сам Челленджер признавал, что цель нашей экспедиции
будет достигнута и что после этого долг обяжет нас как можно скорее
поведать всему цивилизованному миру о сделанных нами удивительных
открытиях.
Теперь мы могли повнимательнее приглядеться к спасенным индейцам. Они
были небольшого роста, мускулистые, ловкие, незлобивые на вид, с
правильным овалом лица, лишенного всякой растительности, и с гладкими
черными волосами, схваченными на затылке кожаным ремешком. Одежда их
состояла лишь из повязки на бедрах, тоже кожаной. Разорванные кровоточащие
мочки свидетельствовали о том, что в ушах у них были какие-то украшения,
которые остались в лапах их врагов - обезьян. Индейцы живо
переговаривались между собой на незнакомом нам языке, но мы все же поняли,
что их племя называется .аккала." Они произнесли это слово несколько раз
подряд, показывая друг на друга, потом замахали стиснутыми кулаками в
сторону леса и, дрожа от страха и ненависти, крикнули: "Дода! Дода!. (так,
очевидно, именовались у них человекообезьяны).
- Что вы о них скажете, Челленджер? - спросил лорд Джон. - Для меня
ясно только одно: вон тот юноша с выбритым лбом - их вождь.
И действительно, этот индеец держался особняком, а остальные
обращались к нему со знаками глубочайшего уважения, несмотря на то, что
все они были старше его. Гордость и независимость сквозили в каждом
движении юноши, и, когда Челленджер положил свою огромную лапищу ему на
голову, тот отпрянул от него, как пришпоренный конь, и, гневно сверкнув
черными глазами, отошел назад. Потом приложил ладонь к груди и, весь
преисполненный достоинства, несколько раз повторил слово .маретас."
Профессор, нимало не смутившись, схватил за плечо другого индейца и,
поворачивая его из стороны в сторону, как наглядное пособие, начал читать
нам лекцию.
- Развитый череп, лицевой угол и некоторые другие признаки говорят о
том, что это племя не может быть отнесено к низшей расе, - загудел он
своим звучным басом. - В расовой шкале мы должны отвести ему место впереди
многих других племен Южной Америки. Я твердо уверен, что здесь, на плато,
возникновение и развитие этого племени были бы невозможны. Но ведь и
человекообезьян отделяет огромная пропасть от сохранившихся здесь
доисторических животных. Следовательно, они тоже не могли появиться и
эволюционировать в Стране Мепл-Уайта.
- Откуда же они взялись? С неба, что ли, свалились? - спросил лорд
Джон.
- Этот вопрос, несомненно, вызовет горячие споры среди ученых Европы
и Америки, - ответил профессор. - Мое собственное толкование его -
правильное или неправильное, - при этих словах он выпятил грудь и с
высокомерным видом повел вокруг глазами, - заключается в следующем: в
здешних, весьма своеобразных условиях эволюция достигла стадии
позвоночных, причем старые формы продолжали жить и развиваться бок о бок с
новыми. Вот почему наряду с формами юрского периода здесь уживаются и
современный тапир - животное с весьма почтенной родословной, - и крупный
олень, и муравьед. Пока все ясно. Но вы спросите: а человекообезьяны, а
индейцы? Как научная мысль должна отнестись к их пребыванию на плато? На
мой взгляд, объяснение может быть только одно: они проникли сюда извне.
Очень возможно, что какие-то человекообразные обезьяны, существовавшие в
Южной Америке, перебрались в эти места еще в незапамятные времена и в
результате своей эволюции дали тот вид человекообезьян, отдельные
представители которого, - тут Челленджер посмотрел на меня в упор, -
обладают столь внушительной и благообразной внешностью, что при наличии
разума они могли бы украсить собой даже человеческую расу. Что же касается
индейцев, то это племя иммигрировало сюда с равнины в более поздние
времена под влиянием либо голода, либо преследований врага. Столкнувшись
здесь с невиданными доселе врагами, они укрылись в пещерах, о которых
рассказывал наш юный друг. Однако им, несомненно, приходилось бороться не
на жизнь, а на смерть с диким зверьем, в частности с обезьянами, кои не
желали примириться с вторжением человека и вели с ним беспощадную войну,
пуская в ход всю свою хитрость, а в этом они могут поспорить с любыми,
более крупными существами. Вот чем объясняется, на мой взгляд,
немногочисленность индейского племени. Итак, джентльмены, что вы теперь
скажете? Правильно я разгадал эту загадку, или у вас имеются какие-нибудь
возражения по существу?
Но профессору Саммерли было не до споров, и он только отчаянно
замотал головой в знак протеста. Лорд Джон поскреб свою лысеющую макушку и
отказался принять вызов Челленджера, мотивируя это тем, что он борец
другого веса и другой категории. Я же остался верен себе и перевел беседу
в более прозаический и деловой план, объявив, что один из индейцев куда-то
запропастился.
- Он ушел, - сказал лорд Рокстон. - Мы дали ему банку из-под
консервов и отправили за водой.
- В старый лагерь? - спросил я.
- Нет, к ручью. Это недалеко, вон за теми деревьями. Каких-нибудь сто
ярдов. Но этот малый, видимо, не торопится.
- Пойду посмотрю, что он там делает, - сказал я и, захватив винтовку,
пошел в лес, предоставив друзьям заниматься приготовлениями к скудному
завтраку.
Вам покажется опрометчивым с моей стороны, что я даже на такой
короткий срок решился покинуть наше надежное убежище в кустах, но ведь
обезьяний город был далеко, ведь враги потеряли наши следы, а, кроме того,
у меня была при себе винтовка. Но, как оказалось в дальнейшем, я
недооценивал коварство и силы чело-векообезьян.
Ручей журчал где-то совсем близко, хотя густые заросли деревьев и
кустарника скрывали его от меня. Я уже довольно далеко отошел от
товарищей, как вдруг в глаза мне бросилось что-то красное.
К моему ужасу, это оказался труп посланного за водой индейца.
Несчастный лежал скорчившись, и шея у него была так неестественно
вывернута, будто он смотрел вверх, через плечо. Я крикнул, предупреждая
друзей об опасности, подбежал к индейцу и нагнулся над ним... Вероятно,
мой ангел-хранитель был где-то совсем близко в эту минуту, ибо инстинкт, а
может статься, и шорох листьев заставили меня взглянуть вверх. Из густой
зеленой листвы, нависшей над моей головой, ко мне медленно тянулись две
длинные мускулистые руки, покрытые рыжими волосами. Еще секунда - и жадные
пальцы сомкнулись бы и вокруг моей шеи. Я отскочил назад, но эти руки
оказались еще проворнее. Правда, прыжок спас меня от мертвой хватки, но
одна лапа вцепилась мне в затылок, другая - в лицо, а потом, когда я
закрыл горло ладонями, - в пальцы.
Я почувствовал, что отделяюсь от земли, что голову мне отгибают назад
с непреодолимой силой... Казалось, еще секунда, и шейные позвонки не
выдержат. Мозг начинал затуманиваться, но я не отпускал этой страшной руки
и наконец оторвал ее от подбородка. Надо мной склонилась страшная морда с
холодными светло-голубыми глазами, беспощадный взгляд которых сковывал
меня, как гипноз. Бороться не было сил. Как только чудовище почувствовало,
что я слабею, в его огромной пасти сверкнули два белых клыка, и оно еще
сильнее стиснуло лапу, все больше запрокидывая мне голову. Перед глазами у
меня поплыли мутные круги, в ушах зазвенели серебряные колокольчики.
Где-то вдали послышался выстрел, я ударился о землю, почти не ощутив при
этом боли, и потерял сознание.
Очнувшись, я увидел, что лежу на траве в нашем убежище среди кустов.
Кто-то уже успел сбегать к ручью, и лорд Джон смачивал мне голову водой, а
Челленджер и Саммерли заботливо поддерживали меня с двух сторон. Увидев
перед собой их встревоженные лица, я впервые понял, что наши профессора не
только мужи науки, но и люди, способные на простые человеческие чувства.
Никаких телесных повреждений на мне не было. По-видимому, мой обморок был
вызван только сильным потрясением, ибо через полчаса я уже окончательно
пришел в себя, если не считать боли в затылке и в шее.
- Ну, дорогой мой, на сей раз вы были на волосок от смерти, - сказал
лорд Джон. - Когда я бросился на ваш крик и увидел, что этот зверь
откручивает вам голову и вы уже подняли все четыре лапки кверху, у меня
прежде всего мелькнула мысль: ну, нашего полку убыло! Я даже промахнулся
впопыхах, но все-таки обезьяна бросила вас и сразу же удрала. Эх, черт!
Дали бы мне сюда пятьдесят человек с ружьями, мы бы живо навели здесь
порядок - и следа бы не оставили от этой нечисти.
Теперь было совершенно ясно, что человекообезьяны каким-то образом
прознали о нашем убежище и не спускают с него глаз. Днем их можно было не
бояться, но что будет ночью? Они наверняка нагрянут сюда. Значит, надо
уходить, и чем скорее, тем лучше. С трех сторон нас окружала лесная чаща,
где на каждом шагу можно было нарваться на засаду, но с четвертой
начинался пологий склон, спускавшийся к центральному озеру, и там рос
низкий кустарник с редкими деревьями, перемежающийся кое-где открытыми
прогалинами. По этому склону я и шел один в ту ночь, и он вел прямо к
пещерам индейцев. Следовательно, сюда нам и надо было держать путь.
Единственное, о чем мы жалели, - это о нашем лагере, и не столько
из-за брошенных там запасов, сколько из-за негра Самбо, последнего звена
между внешним миром и нами. Впрочем, винтовки, были при нас, недостатка в
патронах тоже не ощущалось, так что некоторое время мы могли обойтись и
этим, а дальше, надо думать, представится возможность вернуться на старое
место и снова установить связь с нашим негром. Самбо твердо обещал не
бросать нас, и мы не сомневались, что он сдержит свое слово.
После полудня наша партия двинулась в путь. Впереди в качестве
проводника шел молодой вождь, с негодованием отказавшийся нести
какую-нибудь поклажу. За ним, взвалив на спину все скудное имущество
экспедиции, шагали два уцелевших индейца. Наша четверка с ружьями
наперевес замыкала шествие. Как только мы вышли из кустарника, безмолвная
доселе лесная чаща вдруг наполнилась диким воем человекообезьян, которые
не то ликовали, не то злорадствовали по поводу нашего ухода. Оглядываясь
назад, мы ничего не видели, но этот протяжный вой ясно говорил, сколько
врагов скрывалось за сплошной стеной зелени, обступившей нас со всех
сторон. Однако гнаться за нами обезьяны, по-видимому, не собирались, и,
выйдя на более открытое место, мы совсем перестали бояться их.
Я шел самым последним и невольно улыбался, глядя на своих товарищей.
Неужели это блистательный лорд Джон Рокстон, который не так давно принимал
меня в розовом великолепии своих апартаментов в "Олбени., устланных
персидскими коврами и увешанных по стенам картинами? Неужели это тот самый
профессор, который так величественно восседал за огромным письменным
столом в Энмор-Парке? И, наконец, куда девался тот суровый, чопорный
ученый, что выступал на заседании Зоологического института? Да разве у
бродяг, встречающихся на проселочных дорогах Англии, бывает такой жалкий,
унылый вид! Мы провели на плато всего лишь неделю, но смена одежды
осталась у нас внизу, а неделя эта была не из легких, хотя мне как раз не
приходилось особенно жаловаться, так как я не попал в лапы к обезьянам в
ту ночь. Оставшись без шляп, все мои товарищи повязали головы платками;
одежда висела на них клочьями, а слой грязи и небритая щетина меняли их
почти до неузнаваемости. Саммерли и Челленджер сильно хромали, я тоже еле
волочил ноги, еще не оправившись как следует от утреннего потрясения, и с
трудом ворочал шеей, одеревеневшей после мертвой хватки обезьяны. Да, мы
представляли собой весьма печальное зрелище, и меня нисколько не удивляло,
что наши спутники-индейцы то и дело оглядывались назад, взирая на нас с
недоумением и даже с ужасом.
Было далеко за полдень, когда мы вышли из зарослей к берегам озера.
Индейцы увидели его широкую гладь и с радостными возгласами замахали
руками, показывая нам на воду. Картина была в самом деле изумительная.
Прямо к тому месту, где мы стояли, неслась целая флотилия легких челнов.
Они были далеко, за несколько миль, но это расстояние так быстро
сокращалось, что вскоре гребцы разглядели, кто стоит на берегу.
Оглушительные вопли громовым раскатом пронеслись над озером. Вскочив с
мест, индейцы замахали веслами и копьями. Потом снова принялись грести и в
мгновение ока пролетели оставшееся расстояние, вытащили челны на отлогий
песчаный берег и с приветственными кликами распростерлись ниц перед
молодым вождем. Вслед за тем из толпы выступил пожилой индеец с ожерельем
и браслетом из крупных блестящих стекляшек и в наброшенной на плечи
великолепной пятнистой шкуре, отливающей янтарем. Он подбежал к юноше,
нежно обнял его, потом посмотрел в нашу сторону, спросил что-то и, подойдя
к нам, без всякого подобострастия, с большим достоинством обнял всех нас
по очереди. По одному его слову остальные индейцы в знак уважения
склонились перед нами до земли. Мне лично было не по себе от такого
раболепия, лорда Джона и Саммерли оно, по-видимому, тоже смутило, зато
Челленджер расцвел, как цветок, согретый солнцем.
- Может быть, эти туземцы недалеко ушли вперед в своем развитии, -
сказал он, поглаживая бороду и оглядывая распростертые перед нами тела, -
но кое-кому из просвещенных европейцев следовало бы поучиться у них, как
вести себя в присутствии высших существ. Подумать только, до чего
безошибочен инстинкт первобытного человека!